— Жадюга и есть, — спокойно возразил Рикардо. — Кто на прошлой неделе накляузничал дону Франсиско на Педро и Хуана? Скажешь, не ты? А они всего-то посидели пару часочков с удочками на ближнем затоне. Да ты всегда себя ведешь так, будто вся река и рыба в ней принадлежат тебе одному. Смотри, Гонсалес, начистят тебе парни в один прекрасный день твое круглое рыльце, да еще одно место крапивкой погладят. Забыл уже, как ходил три дня и не мог ни сесть ни лечь?
По лицу повара было видно, что перенесенная экзекуция еще свежа в его памяти. Он поежился и машинально потер зад. Сержант расхохотался.
— Что, до сих пор чешется? — спросил он с ехидцей, но Гонсалес ничего не ответил, только отвернулся с оскорбленным видом.
— Недавно ребята поймали этого толстяка поздно ночью за одной из больших палаток, — пояснил Рикардо, как бы отвечая на невысказанный вопрос Хорнблоуэра. — Вы же знаете, как это бывает, дон Горацио, — перед сном парни точат лясы, травят анекдоты, обсуждают девочек, ругают начальство, ну и тому подобное. А тут кто-то вышел по нужде и чуть не наступил на нашего любопытного друга. Естественно, в темноте перепугался и заорал. Все повыскакивали из палаток и здорово рассердились. Наушников никто не любит, а уж таких, кто занимается этим мерзким делом не по приказу, а ради собственного удовольствия, тем более. Как вы уже догадались, сеньор, ребята сняли с него штаны и крепко отхлестали крапивой. Благо, этого добра здесь предостаточно.
Горацио невольно улыбнулся, представив эту картину. В детстве ему тоже иногда доставалось от тетушки, у которой он несколько лет подряд гостил во время летних вакаций. За крупные прегрешения тетушка использовала розги, а за мелкие полагалась крапива. Честно признаться, последняя страшила юного Горацио куда сильнее, чем прутья. Тетка была женщиной пожилой, хрупкой, и удары ее не отличались большой силой. Зато крапива и в слабых теткиных руках не теряла своей жгучести, особенно зло жалила та, что росла в самом дальнем уголке сада, где сваливали навоз для удобрения грядок. Горацио чуть не последовал примеру Гонсалеса, когда у него внезапно зачесалось место, служившее объектом тетушкиных упражнений в педагогике.
Бодро шагая по тропинке, сержант Перейра не переставал время от времени подшучивать над беднягой Гонсалесом, что явно не доставляло тому никакого удовольствия. Он все больше мрачнел, замыкался, а под конец и вовсе отстал и тащился шагах в десяти сзади. Лишь на подходе к воде он несколько оживился и резвой трусцой вырвался вперед.
— Ступайте за мной, сеньоры, — донесся его голос из зарослей тальника, — чуть дальше по течению такое замечательное местечко, что и уходить не захочется.
Хорнблоуэр замедлил шаг.
— Итак, Рикардо, — заговорил он вполголоса, — вы, кажется, собирались поговорить со мной о чем-то серьезном и наедине, не так ли?
— Не беспокойтесь, дон Горацио, — широко улыбнулся сержант, — еще пять минут и мы избавимся от этого прохвоста.
— Надеюсь, вы не станете бить его по голове или связывать?
— Ну что вы, дон Горацио? Все будет тихо и не вызовет подозрений. Ручаюсь, вам понравится. Положитесь на меня.
Хорнблоуэр неопределенно хмыкнул, но от дальнейших расспросов воздержался. Судя по первым впечатлениям от знакомства с сержантом Перейрой, у этого человека не было недостатка в решимости и изобретательности. К тому же, он определенно обладал незаурядным чувством юмора, хотя южная кровь порой заставляла Рикардо несколько выходить за рамки.
Пройдя около сотни ярдов сквозь густой кустарник, они очутились действительно в чудесном уголке природы. Гонсалес не соврал насчет «замечательного местечка». Заросли ивняка резко обрывались, образуя довольно большую поляну, покрытую изумрудным ковром густой травы с пестрым орнаментом разнообразных цветов. Берег в этом месте был не таким крутым и спускался к воде уступами, по которым можно было без труда добраться до узкой отмели, покрытой, к удивлению Хорнблоуэра, крупным, серебристо-белым, перемешанным с мелкой галькой песком. Он привык видеть такой песок на побережье моря, но никак не ожидал встретить в глубине страны. Посреди поляны росли несколько дубов, возраст которых, судя по толщине стволов, исчислялся, по меньшей мере, парой столетий. В дальнем конце лужайки виднелись развалины какого-то сооружения, невесть когда сложенного из серого тесаного камня.
— Что здесь было? — спросил он у сержанта.