Товарищ Кисляков (Три пары шёлковых чулков)

Сделали опыт: Кисляков схватил жену за руку. Елена Викторовна крикнула:

— Том, обижают!..

И бульдог, зарычав, так яростно бросился на Кислякова, что тот не на шутку испугался и даже побледнел. Но сделал вид, что это — то самое, чего добивались от собаки. Бульдога же он возненавидел еще больше, так как выходило, что какая-то дрянь — собака — не считает нужным видеть в нем хозяина, и ему же еще перед гостями приходится делать вид, что всё это — шутки.

Так как вся комната была занята раздвинутым столом, и стулья все, какие имелись — высокие, низкие, с разными спинками, — были поставлены к столу, то гостям приходилось нескладно толочься и делать вид, что им очень весело и они нисколько не спешат сесть за стол, даже не обращают на него никакого внимания.

Елена Викторовна старалась изо всех сил придать оживление разговору, преувеличенно оживленно смеялась на какую-нибудь фразу, преувеличенно удивленно поднимала нарисованные брови, точно ей сказали Бог знает какую новость.

Но чем она становилась оживленнее, тем нервнее и угнетеннее делался Кисляков, так как ненавидел жену за этот притворный вид и за нарисованные брови.

— Ну, я думаю, можно садиться, — сказала, наконец, Елена Викторовна, видя, что у нее истощаются последние силы. — Андрей Игнатьевич, прошу вас сюда. Садитесь, господа.

Стремясь во что бы то ни стало сесть с кукольной брюнеткой, Кисляков был всецело поглощен этой мыслью и так странно бросился, чтобы захватить место рядом с ней, что на него даже испуганно все оглянулись… За столом он очутился один, раньше всех, когда гости только нерешительно брались за спинки стульев, стесняясь относительно выбора места.

Наверное, гости подумали: «Что он, оголодал, что ли так?». Наконец, все уселись. В передней, узкой части стола поместилась хозяйка со своими мелко завитыми волосами надо лбом, нарисованными бровями и широко расходящимися от корсета локтями, с ней рядом — величественная барская фигура Андрея Игнатьевича с его великолепной бородой, в сером костюме с белым жилетом. На противоположной стороне — Кисляков на захваченном им месте с кукольной брюнеткой.

На длинных сторонах стола сели остальные гости.

А тетка так и осталась сидеть за ширмой, потому что пропустила момент выйти к приходу гостей, а теперь показываться было неудобно, да и не к чему: всё равно сесть было негде.

Двум незваным пришельцам достались низенькие стульца, и у них торчали из-за стола только головы, — одна бритая, другая до ужаса лохматая. Бульдог так и сидел неподалеку от лохматого, не отходя ни на шаг, и поглядывая одним глазом то на него, то на хозяйку, — очевидно, ожидая сигнала, когда начинать.

Ипполит Кисляков никогда ничего не пил, но сегодня он решил пить. Для этого было три причины: заглушить засевшую в голове мысль об этом орабочивании, т. е. о своей гибели, потом гнетущее воспоминание о телеграфной квитанции и, наконец, чтобы быть смелее с своей соседкой.

Гусев, перегнувшись до половины стола своей длинной фигурой, наливал дамам рюмки и хохотал во весь голос, так что соседи могли подумать, что тут уж началась оргия. Это развлекало и раздражало Кислякова, который думал о том, что мещанка за стеной, наверное, притаилась и всё слышит. Недаром у нее за стеной такая тишина.

Все дамы пили водку, и даже кукольная брюнетка, когда Кисляков вопросительно поднял над ее рюмкой графин, с улыбкой единомышленника кивнула ему в знак согласия головой.

— Мы, кажется, поймем друг друга, — сказал ей тихо Кисляков, и она интимно наклонила к нему голову, чтобы расслышать его фразу, потом взглянула на него, улыбнувшись только ему одному в знак полного совпадения их настроений.

Кисляков сейчас же поставил под столом свою ногу так, чтобы она только едва-едва прикасалась к платью соседки, и лишь в редкие моменты, при сильном движении за какой-нибудь закуской, уже соприкасалась с ней вплотную. При такой постановке дела нельзя было понять, дотрагивается он до нее или не дотрагивается.

— Итак, товарищи! — сказал Гусев, подняв рюмку семинарски-галантным жестом и с полупоклоном оглядывая всех.

Все оживленно и весело подняли свои рюмки и с улыбками оглядывались друг на друга в ожидании тоста.

— Дорогие хозяева, позвольте приветствовать вас за то, что вы объединили нас, и мы на несколько часов можем совершенно забыть все свои неприятности, всё тяжелое, гнетущее. Живете вы не пышно, — наверное так же, как и все здесь присутствующие (он опять с шутливым поклоном обвел всех глазами), в Ноевом ковчеге. Мне хотелось бы пожелать…

— Говорите потише, — сказал Кисляков, покраснев, — а то у нас через стену всё слышно.

Гусев испуганно оглянулся на стену и, поперхнувшись, замолчал.

«Какое горло дурацкое: орет так, что во всей квартире слышно», думал Кисляков, чокаясь в это время с кукольной брюнеткой, и смотрел на нее взглядом, который говорил ей, что она — изумительная женщина.