Товарищ Богдан

— «Телеграфировать!» — сердито скривил губы Холщевников. — Будто не знает, что телеграф бастует?!

Распоряжение министра разозлило генерала. Уж который раз ему приказывают разоружить рабочих. А как? Как это сделать?

…Дверь в кабинет генерала вдруг отворилась, и без стука вошел адъютант. Он был бледен, его четкая военная походка исчезла.

— Что случилось? — недовольно повернулся к нему Холщевников.

— Ужас, ужас, кошмар! — совсем по-женски, взволнованно воскликнул адъютант, теребя пуговицы мундира.

— Что случилось? — вставая повторил генерал. — Да не вздумайте шлепаться в обморок.

— Так точно, — растерянно произнес адъютант.

Широко открытым ртом, как рыба, выброшенная на берег, он глотнул воздух и торопливо, сбивчиво доложил о событии на станции.

— … Прицепили к паровозу и увезли. — закончил он.

— Все тринадцать вагонов? — бледнея, переспросил генерал.

— Все тринадцать, — растерянно подтвердил адъютант.

— Но там же… — пробормотал Холщевников, — там же, наверно, тысяч двадцать винтовок?!

— Тридцать тысяч, — тихонько поправил адъютант. — Впрочем, вот полный реестр… — Он протянул генералу листок, вырванный из блокнота.

«Сия справка выдана смотрителю товарного двора Читинского артиллерийского склада и заведующему отделом оружия того же склада в том, что сегодня, по приказу Совета рабочих, солдатских и казачьих депутатов, мною реквизировано для нужд революции 13 вагонов оружия. А именно: винтовок — 30 000 штук, патронов — 500 000 штук, револьверов различных систем —700 штук, пироксилиновых шашек — 300 пудов. После победы оружие в полной сохранности будет возвращено народу. Бабушкин».

— Это… это… это издевательство! — запинаясь, воскликнул генерал и бросил «реестр» на письменный стол.

Вырванный из блокнота листок с перечислением отобранного революционерами оружия, описав плавный полукруг в воздухе, лег поверх телеграммы Дурново, приказывающей разоружить рабочих.

Вечернее заседание Совета затянулось почти до утра.

Были получены тревожные известия; царь послал на усмирение восставшей Сибири две карательные экспедиции: с востока, из Харбина, двигался генерал Ренненкампф, а с запада, из Москвы, — барон Меллер-Закомельский. Местом их встречи царь назначил Читу.

Николай Кровавый распорядился:

«Арестованных не иметь, патронов не жалеть».

Каратели двигались по железной дороге и на каждой станции расстреливали, пороли, избивали «непокорных».

На заседании Совета Бабушкин предложил:

— Винтовок у нас теперь достаточно. Держать все оружие в Чите ни к чему. Наша задача — поднять всю Сибирь. Пусть карателей повсюду встречают пулей. Разошлем винтовки и патроны по станциям Забайкальской дороги.

Предложение Бабушкина понравилось.

…Железнодорожники стали немедленно выполнять решение Совета. Они отправляли партии винтовок в Хилок, Верхнеудинск, Борзю, Мысовю, Сретенск…

Бабушкин руководил отправкой оружия.

Во время погрузки ящиков винтовок и патронов он мысленно видел, как на станциях рабочие и железнодорожники, сжимая оружие крепкими руками, организуют боевые дружины, поднимаются на борьбу.

Так оно и было.

Революция продолжалась.

Герои не умирают

Морозной январской ночью 1906 года по Забайкальской железной дороге шел маленький товарный состав: паровоз и шесть вагонов. Уже два дня сквозь пургу упорно пробивался он из Читы к Иркутску.

Была свирепая стужа, градусов под пятьдесят. Настоящий каленый сибирский мороз. Навстречу этому товарному составу почти не попадалось поездов. Железнодорожники бастовали. Не работал телеграф.

Маленький товарный состав двигался осторожно. И не только потому, что одноколейный путь, тонкой ниточкой связывающий Сибирь с европейской частью России, был так расшатан, что многие воинские эшелоны, следовавшие с востока после русско-японской войны, терпели крушения. Машинист, ведущий товарный состав, словно опасался чего-то, не доверял тишине пустынного, заметенного снегом пути. Поезд двигался только ночью, без гудков, почти без огней. Утром же машинист — усталый, с воспаленными от недосыпания глазами — уводил состав в глухие тупички крохотных полустанков и разъездов, и там поезд, занесенный метелью, тихо отстаивался до темноты, не подавая никаких признаков жизни. Вечером на паровозе снова разводили пары и таинственный состав опять начинал свое упрямое движение к Иркутску.

Поезд казался необитаемым. Только в хвостовом вагоне с надписью «40 человек — 8 лошадей» над трубой иногда вился легкий дымок и толстый слой снега, огромной папахой прикрывающий крышу вагона, около трубы растаял и осел. Внутри товарного вагона находилось шесть человек. Пятеро сидели на длинных деревянных ящиках, в которых были запакованы винтовки. Двадцать ящиков, и в каждом по двадцать пять новеньких, покрытых густой смазкой винтовок.

Возле раскаленной добела железной печурки сидел шестой — невысокий, усатый, в дубленом полушубке и серой папахе. В конце вагона, около стены, штабелем были сложены маленькие, тяжелые ящики с патронами.