Тотем и табу

Чаще всего побудительным мотивом к вытеснению намерения, которому впоследствии приходится довольствоваться выражением в ошибочных действиях, оказывается избегание неудовольствия. Мы склонны упорно забывать, как зовут того, кто нанес нам обиду; забываем сделать то, к чему нас принуждают, – скажем, если этого требует какая-то общественная условность; теряем вещи, когда ссоримся с теми, о ком они нам напоминают, – к примеру, с тем, кто подарил нам что-либо; садимся не в тот поезд, если отправляемся в поездку не по своей воле и предпочли бы оказаться где-то в другом месте, и т. д. Этот мотив избегания неудовольствия проявляется наиболее отчетливо в случаях, когда речь идет о забывании впечатлений и переживаний (данный факт отмечали многие авторы еще до появления психоанализа). Память проявляет свою пристрастность тем, что готова воспрепятствовать воспроизведению впечатлений с болезненным аффектом, хотя эта цель не всегда может быть достигнута.

В иных обстоятельствах анализ подобных явлений затрудняется и требует менее очевидных объяснений из-за вторжения в происходящее процесса, который мы называем «смещением». Можно, например, забыть имя того человека, который тебе нравится; анализ покажет, что это имя пробудило в памяти образ кого-то другого, с таким же или похожим по звучанию именем, а вот этого второго у нас имеются веские причины недолюбливать. Такая связь привела к тому, что имя невинно пострадавшего забылось: намерение забыть как бы сместилось по какой-то ассоциативной линии.

Стремление избегать неудовольствия отнюдь не единственное находит себе выражение в указанных промахах. Во многих случаях анализ выявляет иные вытесненные цели, которые дают о себе знать только, если угодно, на заднем плане. Так, оговорка нередко служит способом высказать мнение, которое говорящий хочет скрыть от своего собеседника. Это значение оговорок отмечалось многими известными писателями, которые намеренно вставляли их в свои произведения. Потеря ценной вещи часто оказывается аналогом жертвоприношения, призванным предотвратить какую-либо беду, которая ожидается; прочие суеверия также сохраняются у образованных людей в виде таких промахов. Потеря предмета означает, как правило, избавление; имуществу наносится ущерб (якобы случайно), чтобы сделать необходимым приобретение чего-то лучшего, и т. д.

Тем не менее, несмотря на мнимую тривиальность этих явлений, психоаналитическое объяснение промахов открывает возможность слегка изменить наш взгляд на мир. Мы постигаем, что даже нормальные люди гораздо чаще, чем можно было ожидать, руководствуются в своих действиях противоречивыми мотивами. Количество происшествий, которые можно назвать «случайными», существенно уменьшается. Убеждение, будто потеря чего-либо всегда случайна, представляется лишь утешением, а на самом деле наши промахи обыкновенно оказываются прикрытием наших тайных намерений. Еще более важно, что многие серьезные беды, в которых мы склонны винить произвол случая, доказывают при анализе соучастие собственной воли индивидуума, пусть сам он того не признает. Различие между случайностью и преднамеренным саморазрушением, которое на практике столь трудно провести, становится еще более сомнительным, если рассматривать его с аналитической точки зрения.

Объяснение промахов обязано своей теоретической ценностью той простоте, с какой эти события вычленяются, и их распространенности среди нормальных людей. Но успехи психоанализа в их объяснении значительно уступают дальнейшим достижениям, уже в отношении другого явления нормальной душевной жизни. Я имею в виду толкование сновидений, которое впервые привело психоанализ к конфликту с официальной наукой (и тем определило его судьбу). Медицинские исследования объясняют сновидения чисто соматическими причинами, лишают их смысла и значения и рассматривают как реакцию погруженного в сон психического органа на физические раздражители, частично его пробуждающие. Психоанализ же возвышает сновидения до полноценного психического акта, обладающего смыслом и целью и занимающего особое место в психической жизни индивидуума; тем самым отвергаются все упреки в странности, бессвязности и абсурдности сновидений. Соматические раздражители – всего лишь материал, который перерабатывается в ходе создания сновидения. Между этими двумя мнениями нет промежуточного взгляда. Против физиологической гипотезы говорит ее бесплодность, а в пользу психоаналитической гипотезы можно сказать, что она придала смысл тысячам сновидений, которые были использованы для того, чтобы пролить свет на темные закоулки человеческого разума.

Я посвятил книгу, опубликованную в 1900 году, важной теме толкования сновидений и имел удовольствие наблюдать, как моя теория подтверждается и дополняется иными сторонниками психоанализа[279]. Толкование сновидений – это краеугольный камень психоаналитических исследований, изучение снов можно и нужно считать наиболее важным вкладом психоанализа в психологию.