Тотал рекол. Жизнь третья.

Был вечер. Теплый и тихий. Народ отдыхал после маршрута: пили спирт, мучали гитару. А я сидел около кухонной палатки и чистил пистолет Макарова. Дальше, естественно: вдруг. Да я заметил, как мой ненавистный транспорт повел харей в сторону кухонной палатки и подал нормальный лошадиный голос. Это было странно, поскольку раньше мне казалось, что кляча только рычать умеет. А она протяжно и мерзко ржала. В это время повариха резала морковь. Это был момент истины. Еще не будучи уверенным в правильности своих побуждений — то ли эксперимента ради, то ли грех замолить перед черным делом, но я взял морковку и подошел к кобыле. Видели бы вы ее глаза! Вся тысячелетняя боль за издевательства над гужевым транспортом излучалась ими и жгла руку, но вместе с этим жаром глаза излучали рабскую мольбу — ДАЙ! Я дал. Насколько нежно она ее взяла… Не так, как ранее брался там сахар или солома, когда скотина при этом пыталась вместе с продуктом откусить руку по пояс, нет! Я чуть не плакал, чувствуя величие Человека над Лошадью. Я нашел ее слабое место. С того вечера власть поменялась. Моя кобылка разве что на ушах не стояла. Теперь долгими ночами рыдала она, проклиная, видимо, того подонка, который подсадил ее на морковь.

У каждого живого существа есть слабое звено, о котором оно может даже не подозревать. Это существо можно пытать каленым железом или раскатывать паровым катком — оно все равно не выдаст военную тайну, но если побеседовать с ним о жизни, оно заплачет. Правда, жизнь у каждого своя. Именно это я сказал, когда сдавал лошадь по описи в конце сезона и ни словом не обмолвился про морковку…

"НАД ВСЕЙ ИСПАНИЕЙ БЕЗОБЛАЧНОЕ НЕБО"

"Бог дал — Бог взял."

таможня

Самые крупные жизненные обломы случаются при тщательном планировании — так уж заведено где-то там, наверху. Поэтому, даже при самой правильной стратегии, нужно отдавать себе реальный отчет о своих возможностях тактика.

Дело было в эпоху расцвета перестройки, в Мурманске, на стыке двух сезонов — когда у большей части плавсостава заканчивался плановый отпуск — в сентябре, короче. А если еще точнее, то в пятницу — короткий день.

В том году мой летний полевой сезон закончился рано — в августе, а следующий выход в море планировался только в конце ноября. Весь наш отдел писал проект зимних работ. Погода стояла солнечная и теплая, как бы издеваясь над нами, вынужденными сидеть в душном кабинете за калькуляторами и ватманом. Часам к трем я окончательно уверился в мысли, что дальше работать не могу и взглянул на шефа, который сидел напротив, скорее всего терзаемый теми же мыслями. Шеф — Андреич — уловил мой взгляд, захлопнул какой-то гроссбух, поднялся и сказал громко — видимо для прочих сотрудников, что мы, де, едем осматривать оборудование и сегодня уже не вернемся. Народ молча не возражал. Собственно, этого момента все и ждали…

Само собой, оборудование мы постановили осмотреть не на базе, а ближе к дому, в ближайшем магазине. Решили и поехали. Дом, это многоэтажное семейное общежитие на окраине города. Для начала мы запланировали забежать по жилищам и переодеться. Семьи наши должны были вернуться с «материка» не раньше, чем через неделю, поэтому помешать осмотру оборудования никто не мог. Быстро доехав до дома, мы разделились — Андреич жил подо мной — он шустро рванул наверх, а я пошел вытаскивать почту из ящика. В нем лежала одна единственная бумажка, а именно — извещение на посылку «вес 11,5 кг НЕДЕЛИМОЕ». Больше всего меня удивил адрес отправителя: какой-то Василий Николаевич Покобатько из деревни не помню названия, но из Черниговской области. У меня в жизни не было никаких знакомых покобатек из Черниговской области. Естественно, что первая мысль, пришедшая в голову, была про ошибку, но адрес на бланке значился мой и имя с фамилией тоже мои. Повертев пару раз бланк, я задумчиво двинул к себе.