Тот самый яр...

— Целюсь и давно… даже мушка стёрлась от времени… Эх ты, курица мокрая… нет никакого желания тебя с потрохами сдавать… ты мне наговорил наяву и в постели — на три статьи хватит. Не уголовного — морального кодекса…

— Юлишь…

— Да, я агент особого назначения… моя клиентура не пистолеты — презервативы в карманах носит…

Часто шокирующие подробности из жития святой леди обезоруживали клиента Сержа. Он утонул в густой смеси лжи и правды, остались наружу рот и нос.

— Стерва же ты, полячка!

— Не отказываюсь от столь громкого титула.

Она приблизила губы к его посинелым губам: бражный дух убила импортная зубная паста. Леди по достоинству оценила быструю исполнительность штрафника…

Утром их пути разошлись.

Разведчик и снайпер больше удивился, чем обрадовался появлению в палате давнего сослуживца по комендатуре.

— Узнал вчера вечером о победителе с больным сердцем.

Горелов долго жал руку больному. Выложил на тумбочку яблоки, печенье. К стоящей на полу бутылке крем-соды, от которой несло спиртным, поставил литровую банку виноградного сока.

— Вот угодил на больничную койку, — с напускной бравадой подтвердил Натан Натаныч.

— Конспиратор, крем-водка не противопоказана?

— Давно, — не растерялся сердечник. — Приходил Васька-дружок… выручил… Тоска смертная хуже смертельной водки… Что на берегу? Говорят, многосильные теплоходы подогнали, развернули их сраками к яру и размывают берег…».

— Не слышал. Вчера весь день с лихим стариком про жизнь говорили.

— В Томск хочется… Колпашинская земля выдавливает отсюда. «Ты лишний здесь, лишний!» — кричит она.

— Мы оба здесь отвергнутые…

— Что делать будем? — снайперские глаза выделили крем-соду.

— Жить будем…

— И пить… Не хотите, особист, крем-водочки? Помогает разметать чёрные тучи над душой…

В палату по-хозяйски вошла пожилая женщина с пластмассовым ведёрком и «ленивкой». Тёмно-синий халат висел мешковато. Из-под косынки — серебряный свет. От обилия глубоких морщин смуглое лицо сморщилось.

Началась уборка палаты. Горелов нашёл удобный повод уйти.

— Поправляйся скорее…

Даже намётанный снайперский обзор не вдруг позволил определить в техничке незабвенную полуостячку Прасковью.

— Ты ли?!

— Полужену давнишнюю не узнал… хорош воробей.

— Узнал, но с трудом…

— Хорошо забывать не знамши… мы-то постель мяли не один годок.

В трёхместной палате ветеран остался один, никто не мешал откровенному разговору.

Швабра-ленивка искусно елозила по густо накрашенному полу. Возле бутылки крем-соды замедлила движение. Техничка нижним чутьём обнюхала пробку.

— От сердца лечение? От водочки?

— Налить? — не растерялся разведчик. — Выпьем за любовь и за память.

Оглянулась на дверь.

Наливай!

— Узнаю смелую Праску…

Крем-водку запили виноградным соком.

Усердная швабра не мешала беседе.

— Сколько воды утеклооо…

— Много, Натан, много… Обь даже яр успела подмыть, обнажила невинных… Через сорок один год на солнышко захотели посмотреть, водицы свеженькой попить…

— Как тебе пожилось со свеженьким чекистом? Измена пошла на пользу?

Техничка бесцеремонно отхлебнула из горлышка три крупных глотка.

— Все вы энкавэдэшники — дрянь! Лучше моего первого мужа Тимура не знала никого…

Пожалев сердечника, добавила:

— Тебя зря бросила. Свеженький меня часто под дулом держал, избивал… раннюю седину нагнал. Ревнивая сучка Сонька — учётчица с засольни — слух про меня распускала: остячка гулящая, с любым членом в обнимку спит… — Оглянулась на дверь:

— Главврача боюсь.

Ещё приложилась к горлышку.

Строгий?

— Ууу! Прихватил меня за приёмом медицинского спирта — уволить хотел… По такой статье судить — медперсонала не останется…

— Да ты не стесняйся — допивай крем-соду.

— Не указывай… сама знаю.

— Всё такая же, Прасковья, всё такая же.

— Тебя-то каким ветром сюда надуло?.. По Ярзоне соскучился? Всех зонников теперь в Обь пихают.

— Неужели специально берег винтами размывают?

— А что палачам остаётся делать… надо все косточки утопить… будут земляки дважды убиенными…

— Прасковья, оставь глоток.

Вороватый взгляд на белую дверь палаты. Правая рука привычно нырнула в потайной карман халата. Протянула плоскую никелированную фляжечку.

— Глотни — чистый медицинский. От твоей разбавленной крем-соды изжога приключится.

Домыла пол. Взялась за удаление пыли.

Время вело прицельный огонь по судьбам. Не увернуться. Не спрятаться. Не отвести кучное пламя.

Под яром гремели водяные залпы. Мощные струи из-под винтов теплоходов-толкачей превращали глину, песок, прибрежный ил в тёмное месиво.

За десятки лет под натиском хлорной извести истлело не всё тряпьё на трупах. Мёртвые будто обносились, и теперь лохмотья на задубелой коже мертвецов болтались в водяном напоре сломанными крыльями воронья.

Теплоходы толкали обскую водицу на новое нежелательное вероломство, она испытывала принуждение, но, обречённая, летела в наступательном рывке на оробелый яр.