Не успел поднять голову, как передо мной вырос майор с щеголеватыми тонкими усиками над еще более тонкими губами. Я его практически не замечал: сидел в углу офицер – и сидел, занимался своими бумажками. Но при этом, оказывается, тайно наблюдал за моими действиями, даже издали прекрасно ориентируясь в записях. И едва я дошел до нужной страницы и нужного места, мне поднесли на ладони-блюдечке с каемочкой аккуратных ногтей дополнительную информацию, о которой только хотел заикнуться:
Майор стоял рядом, готовый предугадать мои новые желания, но для меня важнее был календарь на стене с передвижным красным окошком. До цифры «30» оставалась еще целая строчка пустых квадратиков, и пока разбрасывал по ним первичные мероприятия по подготовке к боевой вылазке, глаз «замылился» и красное окошко легко и незаметно превратилось в черную траурную рамку. Что за ерунда?
Встряхнулся, вернул цвета в нормальное состояние. Перевел взгляд на майора. Чтобы отвлечься, попытался предугадать, кем бы он мог стать, не надев погоны. По всему выходило, что потерял он себя для театра или кино: женщин такой типаж сводит с ума. А он вот возится со всевозможными циркачами и пернатыми…
Майор вопросительно изогнул тонкие, почти женские брови: что? Однако я кивком головы отпустил щеголя: срочного пока ничего нет, да и Москва могла подождать до утра. А сам мимо котельных, столовой, Военторг, через плац – обратно в люлю. В армии думать и надевать портянки надо на свежую голову.
– Товарищ подполковник, вас ждет женщина.
Меня в принципе никто нигде не должен и не может ждать, так как я, и только я – самолично, – вызываю нужных мне людей. Сегодня такой потребности не испытывал, а в женском полку – вдвойне, особенно после вчерашнего фиаско. По большому счету, мое пребывание на Северном Кавказе – инкогнито, так что ожидающая якобы меня у часового женщина – полный бред.
Первым поймал за хвост догадку Бауди. Он оторвался от карты, по которой мы ползали с лупой, но поскольку на моем лице не отразилось даже намека на сообразительность, глянул на меня через увеличительное стекло и напел со страшным акцентом:
– У бэлой рэчэньки…
Что? Прапорщик из «Фламинго»? Вот оно что! Но откуда узнала, где я обитаю? И что надо?
– Во-первых, реченька синяя, – указал я посмеивающемуся Бауди, – а во-вторых…
– Во-вторых, иди, – прервал мою демагогию разведчик. – Эх, если бы ко мне пришла такая женщина!
Разминая спину, развернул плечи. Мечтательно закатил глаза. На худощавом лице, только недавно освобожденном от бороды, поселилось умиротворение. Пора парня женить…
Но Бауди оказался прав – это была танцовщица, которая прохаживалась у бетонного забора, по загривку которого вихрами клубилась колючая проволока. Не играла музыка, вместо полумрака светило солнце, которое не прятало морщин, давно выветрились и мои сто пятьдесят грамм, а главное, она не танцевала – и я увидел совершенно иную женщину. Ни надменности, ни превосходства, ни очарования. С чего это мы вчера переполошились? Похожа на десятки прапорщиц, ежедневно мелькающих перед глазами. Ее место, если желает выделиться в общей массе – это в самом деле танцевать, танцевать и танцевать…
Нежданная гостья, похоже, уловила мое разочарование. Может быть, даже не раз сталкивалась с чем-то подобным, но попыталась выдержать ровный тон:
– Здравствуйте. Вы… меня помните? В кафе…
– Здравствуйте. Конечно помню. Как не запомнить такую женщину… – польстил ей: мне не убудет, а доброе слово, как известно, и прапорщику приятно. Но не преминул напомнить и о не состоявшемся свидании: – Удивительно, что меня запомнили.
– Я в самом деле была в компании, – начала она оправдываться, и потому стало ясно, что пришла она с просьбой. Скорее всего, она с удовольствием не знала бы меня и дальше, но что-то заставило прошерстить позывные на коммутаторе и выйти на разведку ГРУ. Хороши хранители секретов, если первыми же и нарушают все инструкции. – Я могу с вами поговорить? Или попозже прийти?