Тот, кто не спит

- Ты колодезную воду не пей! - ну, если это одинокая баба Аня, то не такая она и старенькая. За шестьдесят, правда, но жизненной силы на двух тридцатилетних хватит.

- Что так? Теленочком стану?

Хуторянка, не сходя с крыльца, замахала руками:

- Гнилая она. Иди сюда, у меня вода криничная, а колодезная разве на стирку годится, да на полив.

Он подошел. Огород маленький, но ухоженный, сорняков не видно. Зато цветов - от табака до георгинов. Красота. Хуторянка спустилась навстречу, подошла к летней кухоньке, открыла большой, литров на пятнадцать, металлический бак-термос, зачерпнула висевшей на гвозде кружкой:

- Пробуй!

Петров пригубил. Вода и вода. Холодная. Сейчас вкуснее станет. Он скинул рюкзак, вытащил плоскую фляжку:

- Монастырский бальзам, - плеснул совсем немного, с чайную ложечку, и коричневый дым заклубился, расползся по кружке.

- Хотите?

- Не, стара я бальзамы пить. Спиртное, чай?

- Уж и стара, - Петров покачал кружку. - Лет шестьдесят?

- Семьдесят один, - гордо ответила хуторянка.

- Не страшно одной на хуторе?

- Бог от болезней боронит, руки-ноги служат. Опять же из района нет-нет, да и навестят, из собеса.

- По этой тропке? - он отпил желтоватую смесь. Ничего букетец, терпимо.

- Ты, милок, из Глушицы пришел?

- Из нее.

- А если из Богданова, центральной усадьбы, то прямая дорога есть. В сухую погоду доезжают. Хлеба привозят на месяц, крупу, керосин. Уголь на зиму. Мне положено, как фронтовичке. Сам-то что здесь потерял?

- Турист. Люблю тишину.

- Ты садись, сидя пьется лучше, - она пододвинула табурет. - Тишины здесь полно, мешками бери.

- Воевали, значит?

- Снайпером была. Женский снайперский отряд Чужимовой, слыхал? Одиннадцать правительственных наград имею!- бабка села напротив, через узкую деревянную столешницу.

- Бак, поди, тяжело таскать? - Петров кивнул на термос.

- Тележкой что хочешь свезешь.

- Далеко криница-то?

- Посмотреть желаешь? Посмотри. От века вода течет, а не кончается.

- Если дальше пойти, на восток, - Петров показал рукой, - есть путь?

- Какой путь, - покачала головой старушка. - Раньше колхоз был, верстах в двадцати, да давно распустили. Стариков по интернатам, молодые сами о себе заботятся. Глухомань одна.

- А еще дальше?

- Не знаю, врать не хочу. Говорят, колония после войны открылась, для душегубов. Еще вроде армия, вертолеты порой подолгу летают, тренируются. Внизу-то ничего нет, свалятся беды не наделают, разве на меня, старую, упадут, так и то польза выйдет, - она усмехнулась.

- Спасибо за водицу, - Петров поднялся. - Перегон до ночи отмахаю.

- Где же спать будешь? - хуторянка поправила платок на голове.

- Палатка в рюкзаке, - он пошел по тележному следу.

Одной водой и угостила. Ни огурца с грядки, ни хлебушка. Времена строгие. Близка ночь - гостя из дому прочь.

След огибал невысокий пригорок. Вот и криница. Вода небойкой струйкой лилась из чугунной трехдюймовой трубы и сбегала вниз, прослеживаясь на сотню метров высокой зеленой травой. Не получилось Волги, одинок ручей, а нынче не время одиночек. В случае чего - сидеть в общей камере.

Он пил воду до бульканья в животе, зубы ломило от стылости, потом отошел в заросли травы.

Фонтаном изверглась вода, едва замутненная остатком обеда. Опять и опять он пил и извергал ее, составляя в уме задачу про бассейн, в который вода вливается и выливается в одну и ту же трубу, а зачем, спрашивается? Хатха-иога, подражание тигру. Очищением желудка добиться кристальности помыслов.

Ладно, достаточно, довольно.

Он поднялся на пригорок, на самую его вершину. Солнце сядет скоро, а до синей полосы посадки топать и топать.

Под ногами - чернота старого, давно паленого дерева. Ветряк стоял тут, на вершине, от него и назвали хутор. Когда сгорел, и почему? Не пожалел немецкий летчик зажигалки или свои, отступая, уничтожили на страх агрессору?

Петров пригляделся к редкому чахлому кустарнику. Лет сорок прошло с пожара, сорок пять. Дружно горела, знатно, далеко высветило.

Под гору ноги несли сами, успевай переставлять. Выйдя на равнину, он удержал темп, трава стегала по голенищам сапог. Дорога скорее угадывалась, относясь более к истории, чем дням сегодняшним - пониже трава, иначе пружинит земля, и вдали просвет лесополосы меж рдеющих верхушек деревьев.

Солнце сменил месяц, половинка орловского хлеба, истыканного, измятого вилкой, а то и пальцами привередливых покупателей.

Когда до посадки оставалось километра два, Петров вытащил из кармашка рюкзака баллончик, побрызгал на землю. Дезодорант, полезная в путешествии вещь. Имеет изысканный, нежный аромат, таинственный, как сама ночь...

Он свернул с дороги, пошел под углом, вспоминая значение тангенса сорока пяти градусов. На середине гипотенузы опять спрыснул след, в третий раз - заходя в посадку.

Света месяца едва хватило, чтобы выбрать подходящее местечко, закрепить межу стволами гамак, у головы подвесить рюкзак, у ног - сапоги. Тарзан из племени северных короткошерстных обезьян.

В животе заурчало, болезненная спазма скрутила - и отпустила. Помог бальзам, и промывание желудка не зря делал, иначе несло бы, как паршивого гусенка.