Она переоделась, собрала останки жертвы в пакет и заперла дом. Молоток перекочевал за пояс джинсов. Сверху Маша закрыла его рубашкой навыпуск. Она была растеряна, зла и одновременно сбита с толку. Но если человек, прикончивший птицу, надеялся, что ему удастся ее испугать, он просчитался.
Однако ситуация требовала каких-то действий; она была совершенно, абсолютно ненормальной даже для Таволги, и Маша ясно это понимала. Не полицию же вызывать из-за убитой курицы…
Она позвонила Татьяне. Абонент был недоступен.
«Нужно поставить в известность главу деревни».
Если Беломестова, увидев Машу, и подумала, что та зачастила, она ничем не выдала этих мыслей. Лицо ее было так же приветливо, как всегда. Но когда она заметила пакет, выражение ее глаз почти неуловимо изменилось.
– Здравствуй, Машенька! – начала она, и чуть преувеличенно умиленная интонация подтвердила первое Машино впечатление: Беломестова ожидала чего-то нехорошего. – А что это ты какая хмурая?
Маша молча выложила на траву перед палисадником две части курицы. Можно было ограничиться фотографией, но она решила, что так будет нагляднее.
– Это я нашла утром на перилах крыльца, Полина Ильинична, – буднично сказала Маша, глядя снизу вверх. – Кто-то поймал птицу, отрубил ей голову и принес к моей двери.
На лице Беломестовой медленно проступило понимание, а следом – отрешенность. Маша видела такие лица у покупательниц в мясном отделе. Вглядываясь в окорока, вырезку, печенку и филе, женщины производили в уме сложную операцию: прикидывали свежесть мяса, одновременно выбирая рецепт для ужина, и мысленно пополняли список продуктов, которые пришлось бы докупить. Если б не очевидная нелепость этого предположения, Маша сказала бы, что староста прикидывает, пустить ли дохлую курицу на бульон или на холодец.
– Ох, да что ж такое творится-то… – начала Полина Ильинична. Однако ее голосу по-прежнему не хватало убедительности. – Кто же это сделал?
Когда Маша в смятении шла к дому старосты, она ожидала получить от Беломестовой нечто вроде утешения. Так ребенок бежит к взрослому, – зная, что тот найдет решение, и полностью доверяя ему. Какое счастье, когда есть человек, который прокладывает курс и всегда знает, что нужно делать! В глубине ее души жила надежда, что Беломестова со своей неизменной снисходительной улыбкой разъяснит, что именно произошло. Пусть даже это объяснение выставит Машу в глуповатом свете, зато после него не останется никаких вопросов. Все будет предельно ясно. «Например, Татьяна договорилась с соседями, что раз в месяц кто-то из них будет забивать курицу. А меня она просто забыла об этом предупредить».
От притворно удивленного тона старосты вся эта хрупкая конструкция убеждений дрогнула и рухнула. Распределение ролей, существовавшее в Машином сознании, – распределение, согласно которому она занимала нижнюю ступень иерархической лестницы Таволги, а староста – высшую, – перестало существовать.
– Машенька, здесь, наверное, какая-то ошибка, – понизив голос, сообщила Беломестова.
– И какая же? – заинтересовалась Машенька.
Даже курица, казалось, слегка разлепила глаз и выжидательно уставилась на старосту.
Беломестова пошевелила губами, поразмыслила. И сказала совсем другим тоном:
– Это ведь знаешь, кто мог натворить?
– Неужели Вера? – с готовностью подхватила Маша. Беломестова осеклась. – Я, Полина Ильинична, после нашего разговора открыла карту и посмотрела, где находится дальнее озеро. Десять километров через лес. Это если Вера полетит по прямой, аки почтовый голубь. А если пойдет ногами, обходя болота, то все двенадцать, наверное. Допустим, если хочется свежих куриных яиц, можно пройти и больше. Но зачем же тогда курицу гильотинировать? Омлет не понравился?
– Ты мне не ерничай… – сурово начала Беломестова, мгновенно перестроившись, как человек, привыкший управлять разношерстным коллективом.
Маша подняла палец, словно осененная новой идеей.
– Вот в чем причина! Может быть, она ерничала? – Маша подняла куриную голову за увядший гребешок и строго осведомилась у нее: – Ты ерничала? Отвечай!
– Хватит кривляться! – резко оборвала ее Беломестова.
Маша бросила голову в пакет и выпрямилась в полный рост. Полина Ильинична непроизвольно сделала шаг назад.
– Отличное предложение, – без улыбки сказала Маша. – Нам обеим стоит к нему прислушаться, вы не находите? Кто мою курочку убил, Полина Ильинична? Что у вас здесь вообще происходит?
Беломестова молча смотрела на нее. Маше стало бы легче, прочитай она в этом взгляде враждебность или злость, однако Полина Ильинична умела сохранять выражение, сделавшее бы честь даже опытному игроку в покер. Лицо ее становилось не просто непроницаемым, а в каком-то смысле искусственным, как если бы староста со словами: «Минуточку, мне нужно подумать» – выбралась из собственного тела и отошла, оставив возле Маши какой-то манекен, муляж, черт возьми!