Тот берег

– Да, граждане судьи, это он и есть, – победно поглядывая на несчастного Сергея Тимофеевича, изливал свою несусветную клевету мстительный старик. – Вот этот самый бандюга, который на подсудимой скамье. Подлый убийца и маньяк. Он ведь меня поначалу хотел… это самое… Нож к горлу приставил… Но не на того напал, мерзавец! Я ведь ещё на фронте таких штабелями укладывал, за что награды от Родины имею. Вот так!

– Ложь это всё! Гнусная ложь! – кричал Полезаев из-за своей решётки.

Но его словно и не слышал никто.

– А когда этот вот понял, что на ножик меня не возьмёшь, – продолжал старый лжец, – отстал он, на попятную, значит, пошёл. Да такого стрекача задал… И тут ему она и подвернулась. Ну, та самая, которую злодей этот под кустом, значит… И чего только он с ней не делал, как только не изгалялся над бедняжкой, сволочь… А потом взял да и зарезал… Будь моя воля, я бы таких…

– Достаточно! – оборвал старика Мясогузов. – Свидетель свободен!.. А теперь я предоставляю слово жертве преступления.

Тут и случилось оно – самое страшное. В зал внесли… гроб. И в гробу том покоилась… бездыханная Лиличка… И на восковой щеке её застыла кровавая слеза…

– Нет! – вскричал Сергей Тимофеевич не своим голосом. – Этого не может быть! Это сон!

Но опять никто не услышал его истошного крика.

– Говорите! – приказал Мясогузов покойнице.

И та вдруг зашевелилась, приподнялась из гроба своего, словно гоголевская панночка, и, указав рукою на Полезаева, громко произнесла:

– Вот он!

Зал, доселе спокойный и тихий, взорвался, зашумел оглушительной бурей:

– К стенке его!

– Расстрелять!

– Четвертовать!

Но грозный Мясогузов мгновенно утихомирил кричащих одним своим полыхающим взглядом.

– Спокойно, товарищи! – сказал он, когда утихли страсти. – Суд готов огласить своё решение. Всё настолько ясно, что перерыва на совещание не будет. Мнение наше единогласно и очевидно.

И немедленно приступил к оглашению.

– Именем Российской Федерации…

Полезаев сжался пружиной, готовый вскочить, возмутиться, опротестовать заведомо несправедливый приговор.

– …Приморский районный суд в составе судьи Мясогузова…

– Подождите! – не выдержал Полезаев. – Это незаконно!

– …и народных заседателей Мясогузовых…

«Почему же инородных? – опешил Сергей Тимофеевич. – А куда они наших-то подевали?..»

– …рассмотрев уголовное дело…

– Боже мой! Да что же это такое!.. – вскричал Полезаев. – Лиличка!.. Лилия Петровна! И вы туда же? Вы с ними?.. Но ничего же не было! Ничего!..

Но и она не слышала его. Лишь глядела в потолок своими мёртвыми глазами. И по щекам её катились красные слёзы.

– …приговорил подсудимого Полезаева, – железным голосом отчеканивал неумолимый Мясогузов, – к высшей…

– Нет! – взвыл Сергей Тимофеевич, вскакивая на непослушных ногах.

– …мере наказания…

– Вы не имеете права! Я буду жаловаться!..

– Приговор привести в исполнение немедленно!.. Здесь, в зале суда!.. И сейчас!.. – с нескрываемым злорадством взревел Мясогузов и зашёлся страшным демоническим хохотом, от коего посыпались вниз блестящие осколки вдрызг разлетающихся люстр.

Зал взорвался аплодисментами, криками «Браво!» и «Бис!».

И погасла последняя люстра… И почувствовал Сергей Тимофеевич всей дрожащею шкурой своей, как во тьме поднимаются те, кто был в зале, и как медленно и жутко надвигаются они на него, сверкая страшными нечеловеческими очами…

* * *

Когда Сергей Тимофеевич пробудился и открыл глаза, первой мыслью его была мысль о Лиличке.

«Как же она?.. Что с ней?.. А вдруг этот ужасный сон неспроста? Может, он вещий?.. А что, если этот подонок с исковерканным носом… Такие ведь на всё способны!.. О господи! А вдруг её и в живых уже нет?.. И лежит она, может быть, сейчас на дне какой-нибудь ямы, присыпанная мусором и листвою… Или там, у пляжа, в воде… А утром кто-нибудь наступит ногой на её безобразно раздувшийся труп и заблажит: “Утопленница! Утопленница!” А потом её выволокут за ноги на берег – грубо и бесцеремонно, будто какой-нибудь мешок картошки. И вокруг соберутся горластые зеваки. И она будет лежать на золотом песке страшной бесформенной грудой, окутанная водорослями, облепленная копошащимися тварями морскими… А на свёрнутой напрочь шее её – вчера ещё такой тонкой, такой обворожительной и прекрасной – ужасные лиловые следы от безжалостных пальцев убийцы…»

Полезаев моментально вскочил и – как был, необутый, в пижаме, – бросился со всех ног на четвёртый этаж.

Все ещё спали. Не встретив ни единой души, достиг Сергей Тимофеевич Лиличкиной двери и с ходу забарабанил в неё, не жалея кулаков.

Никто не отозвался, никто не открыл Полезаеву. Только заспанные соседи опасливо выглядывали из дверей и снова прятались, словно суслики в свои уютные норки.

И тогда Полезаев помчался вниз, на первый этаж, где должен быть телефон и кто-нибудь из обслуживающего персонала.

Дежурная сестра бдительно похрапывала за столом, уронив седую голову на руки, и свет настольной лампы золотым нимбом падал ей на затылок.

– Просыпайтесь! Подъём! – выпалил ей в ухо Сергей Тимофеевич.

– Что там стряслось? – спокойно, не удосужась даже приподнять голову, спросила дежурная. – Пожар, что ли?