Подъехав к залитой водой каменоломне, Мемед решил в ней укрыться. Здесь можно было спрятаться и от дождя. Мемед набросал в яму с водой камней, привязал лошадь к старому дубу и, укутавшись в бурку, улегся на камнях. Спал он чутко, то и дело просыпался. Так продремал он до рассвета. Как только начало светать, Мемед сел на лошадь и поскакал к зарослям камыша. В глубине зарослей он спешился и привязал лошадь к толстому стеблю камыша.
Настроение было хорошее. Но тело ныло. Мемед присел. Желтые пчелки, жужжа, строили соты. Между головками камышей протянулись нити паутины. Камыш цвел. Осыпавшаяся пыльца золотилась в лучах утреннего солнца.
Как томительно ожидание! Наступил полдень. Влажная духота окутывала заросли камыша. Мемед прождал целый день. Вечерело. Тени от гор вытянулись на восток. Мемед взял винтовку и пошел к яме возле дороги. То и дело он выскакивал из ямы на дорогу, вглядываясь вдаль. Его трясло, как в лихорадке. Минута казалась вечностью. Вытащив кинжал, он с остервенением стал копать землю, отгребая ее руками. Работа отвлекла, но ненадолго. Через некоторое время он снова выбежал на дорогу. Ни души.
Мемед возвратился в заросли, взял винтовку и опять вышел на дорогу. Солнце опускалось за горизонт. Вдруг он заметил вдали черную точку. Она постепенно увеличивалась. Сердце Мемеда сильно забилось. Спустя немного уже можно было различить четырех жандармов и двух женщин.
Мемед прицелился и выстрелил в высокого жандарма. Тот с криком упал. Мемед начал стрелять, почти не целясь. Жандармы растерялись.
— Эй, вы, с вами говорит Тощий Мемед! Отпустите женщин и убирайтесь!
Мемед подстрелил еще одного жандарма. Два других бросились в придорожную канаву и открыли ответный огонь.
Солнце скрылось. Опять начало моросить.
Женщины растерялись. Дрожа от страха, они сели прямо в грязь.
— Убирайтесь, пока не поздно! — кричал Мемед. — Лучше не связывайтесь со мной. Я справлюсь с вами, даже если вас целый батальон.
Раненые жандармы громко стонали.
— Забирайте своих товарищей и уходите, пока целы, — снова крикнул Мемед.
Жандармы перестали стрелять. Женщины немного пришли в себя.
— Чтоб им ослепнуть, — выругалась Ираз и шепнула Хатче: — Ползем к Мемеду.
— Мемед! — позвала Хатче.
Было уже так темно, что в двух шагах ничего не было видно.
Мемед выбежал на дорогу, схватил Хатче и Ираз за руки и увлек в заросли камыша, туда, где стояла лошадь. Жандармы беспорядочно стреляли в темноту.
Заслышав шаги людей, лошадь заржала. Мемед отвязал ее.
— Садитесь, — сказал он женщинам, — и двигайтесь за мной.
Когда они выбрались из зарослей, жандармы уже не стреляли. Вдруг мимо них проскакал всадник… «Это, наверно, Хромой Али», — подумал Мемед. Вскоре всадник вернулся.
— Тощий Мемед! — послышалось из темноты.
— Мы здесь!
Али подъехал. Он тяжело дышал.
— Возьми мою лошадь. Отдашь ее в Чичекли. Не задерживайся. Иди на гору Акчадаг. Завтра за тобой в погоню отправится Асым Чавуш с ротой жандармов. Не попадайся им. Я разыщу тебя. До рассвета ты должен быть в Чичекли, а там на Акчадаг… Скачи во весь опор. Счастливого пути!
Хромой Али повернулся и скрылся в темноте.
— Я никогда тебе этого не забуду, Али, — крикнул ему вдогонку Мемед и вскочил на лошадь.
— Хатче, — позвал он, — пересядь ко мне.
Хатче села впереди Мемеда, и они поскакали в горы. Несколько раз Мемед сбивался с пути. На рассвете они были в долине Чичекли.
Осадив лошадь перед каким-то домом посреди деревни, Мемед крикнул:
— Эй, кто там, выходи!
Юноша открыл дверь и, увидев лошадей, улыбнулся. Он взял их за уздечки и повел к стойлу. Лошади были все в пене.
Ираз и Хатче сгорбились. Казалось, они дрожали от холода. В предрассветных сумерках с трудом можно было разглядеть их растерянные лица. Все вошли в дом. Вокруг очага были разложены тюфяки. Женщины устало опустились на них.
— Эй, хозяйка, я два дня ничего не ел.
— Сейчас, сейчас, Тощий Мемед.
XXVI
Абди-ага заметно постарел. Щеки у него впали, и весь он как-то опустился, обрюзг.
В кофейне с утра до вечера толковали о Тощем Мемеде. Абди-агу эти разговоры приводили в ярость, но он ничего не мог поделать. Ведь рот не мешок — не завяжешь.
Абди шел на базар, но и там не находил себе места. Из лавки Мустафы-эфенди он шел в кофейню Тевфика, из кофейни — в фруктовую лавку Хороса Ремзи, а оттуда — к Сиясетчи Ахмеду. Всюду он говорил без умолку, не давая другим слова вставить.
— Смотрите! Смотрите за своим имуществом. А еще говорили, что он мальчишка! Я прекрасно знаю этого Тощего Мемеда, этого окаянного. Слушайте меня внимательно. А то потом скажете, что Абди вас не предупредил. Мемед в горах создаст свое правительство. Разве, раздавая крестьянам земли моего отца, на которые у меня есть купчая грамота, он действовал не как правительство?.. Я тысячу раз звонил в Анкару. Но оттуда ни ответа ни привета… Странное наше правительство. Столько граждан брошено на произвол, предоставлено воле одного разбойника. Послали бы полк солдат, чтобы они уничтожили эту банду… Я больше не могу, господа, обращаться в правительство. Почему оно делает нас рабами горсточки бандитов?