Торжествующий разум

Кортеж премьер-министра остановился. В нем прохожие насчитывали около десяти автомобилей. Все машины были выполнены на заказ еще для старого правительства. Один за другим отличного качества «Мерседесы» и БМВ застывали прекратив синхронное движение. Группа охранников в темно-синих пиджаках выбежала из нескольких автомашин и, оттеснив толпу зевак и национальных гвардейцев, очистила дорогу главе правительства.

Погода в этот день была отменная. Ярко и при этом, как-то не щемя глаза, светило солнце и зелень, там, где она была, радовалась своему пробуждению. Было тепло.

Сергей Андреевич тучно протиснулся в приоткрытую дверцу и с легким щелчком тонко-подошвенных полированных туфель выбрался на свет. Он элегантно поправил костюм и, не обращая внимания на происходящее, звучно зашагал к парадному входу. Вслед за ним, нелепо и старомодно до ужаса размахивая посохом, засеменил маленький толстый и бородатый человек в черных одеждах.

Райский приехал не один. С ним в этот важнейший и судьбоносный день его жизни, как считал сам новоявленный премьер, прибыл и могущественный духовный глава православной церкви - патриарх Сергий.

Национальные гвардейцы из бывших красных скинхедов, с Калашниковыми, в тертых куртках, высоких тугих ботинках и с подвернутыми джинсами охранявшие парадный вход в Государственную Думу пропустили знатных гостей без особых церемоний и, не произнеся ни слова. Премьер, патриарх и несколько министров не спеша поднялись по лестнице в зал заседаний. Всюду они встречали любопытные взгляды в которых, это было непривычно, не чувствовалось ни трепета, ни почтения.

Резная дверь туго скрипнула, и Райский увидел полный народа зал. Здесь его появления с нетерпением ждали уже полчаса. Он величаво проследовал к своему месту и поднялся на трибуну. Многие зааплодировали. Патриарх вместе с группой важнейших чиновников страны, среди которых можно было легко узнать и Татьяну Юсада, видного деятеля либеральной оппозиции прошлого, а теперь министра экономики, поднялся в президиум. Заседание вел Алексей Хрисовул.

- Сергей Андреевич, мы ждали вас и теперь от лица представителей народных избранников: от революционных комитетов, до Государственной Думы, рад приветствовать вас на нашем объединенном заседании, - обратился к прибывшему главе кабинета Хрисовул.

Вмиг стал тихо. Все ждали, что скажет премьер. Райский ничего на это не ответил. Он медленным немного дрожащим взглядом обвел зал и не найдя здесь ничего вредного или опасного для се6я оперся на трибуну и начал:

- Многие думают, что революция победила. Мне тоже хочется так думать, но я слишком многое знаю и потому не могу все же считать так, - он на мгновение остановился не то, переводя дыхание, не то, любуясь собой со стороны. - Что мне мешает? Во-первых, революция - это всегда бедствие и кризис, даже если она несет в себе самые великие перемены, и закончить революцию означает умиротворить общество. Но сделать это нужно так, чтобы не навредить тем здоровым силам, что не только вели революционные массы, но и организовывали их труд в прежнее время, подготавливая тем самым экономическую базу новой эпохи. Мы еще не смогли добиться этого. Экономика висит над пропастью, финансы расстроены, ценные бумаги обесценены, биржа рухнула. Все это бедствия имущих слоев. И многим из нас, казалось, нет до этого дела. Но разве мы забыли, что сами страдаем от каждого удара болезненной судороги по нашему общему, пускай и основанному на собственности хозяйству? Что я хочу сказать? Мы все связаны, без руководства компаний нет функционирования этих компаний, без функционирования компаний миллионы людей остаются без работы. А это уже общая беда. Вот почему социальное единение, ради которого я сюда пришел должно произойти. Все экономические, и общественные силы должны объединиться и завершить революцию.

По залу пробежал легкий ропот, но в тоже время в разных местах раздались уверенные и бодрые аплодисменты.

- Ну, уж на это мы не пойдем, - услышал слева от себя чей-то шепот Калугин. - Значит, собака, ты хочешь, чтобы мы директорам подчинялись, хозяевам? Нет!

- Вот и я говорю, что нет.

- Сами справимся, без вашей биржи.

Калугин чувствовал, что накопленное в народе за многие годы раздражение не просто было растопить райскими речами. Привычный уклад экономической жизни изменялся посредствам вторжения миллионов людей в процессы управление и распределения. Изменялся сам смысл существования хозяйственных структур. Попыткам повернуть вырвавшийся на волю поток было нелегко. Стихия людской массы больше не была статичной. Но это было не все. Павел понимал, что у хранителей прежнего порядка есть еще возможность взять верх.