Торнатрас

Мильярди нанял их, как только мы переехали на третий этаж.

– Эвелина, – сказал он, – ты же не хочешь проводить все время на кухне за готовкой и мытьем посуды? Квартира большая, и у тебя найдутся дела поинтереснее. Да и испортить руки моющими средствами было бы обидно.

– Но гель для посуды «Нежный бархат» делает руки нежными и бархатными, – вмешался мой брат, который так и не научился молчать. – Ты сам говорил, что он как крем для рук, и повторяешь это каждый день.

Да, на канале «Амика» есть такая реклама. Стоя перед раковиной, наполненной пеной, наш отчим, одетый в вечерний костюм, снимает резиновые перчатки, опускает руки в эту мыльную воду и вынимает оттуда розовую розу с нежными лепестками, покрытыми каплями росы. И потом, жмурясь от удовольствия, проводит этой розой по своей гладко выбритой щеке.

Мильярди бросил на Лео уничтожающий взгляд, а мама сказала:

– Но нам вполне достаточно приходящей работницы. И синьора Сенгор сказала, что вместо супермаркета она могла бы…

– Даже речи быть не может! Цветных в моем доме не будет. И вообще вопрос уже решен, – оборвал ее наш отчим.

На следующий день в доме Риккарди-Тоскани появилась пожилая пара. Фирма, которая их прислала, нанимала исключительно коренных итальянцев для работы в самых богатых семьях города. Эти супруги были не просто белыми – цвет лица у них был такой бледный, что, казалось, они только начинали поправляться после тяжкой болезни или жили в подземелье совсем без солнца. Его звали Донат, а ее – Клотильда. Оба напоминали персонажей английского фильма, действие которого происходит в старинном замке. Пульче тут же окрестила их «вампирами», и Коломба ловила себя на мысли, что в своей недосягаемости для каких бы то ни было человеческих чувств они могли бы и впрямь быть ходячими мертвецами.

Донат и Клотильда не выходили из своей комнаты, не надев формы и не приняв такое выражение лица, как будто ничему и никому не доверяли. Обувь у них была из войлока, и Коломба не раз вздрагивала от неожиданности, обнаружив их в своей комнате в тот момент, когда она ссорилась с братом или разговаривала по телефону с подругой. Было совершенно непонятно, как и когда они успели зайти. Ей даже стало казаться, что отчим нанял их не столько для работы по дому, сколько для того, чтобы следили за женой и детьми и обо всем ему докладывали.

С дня переезда на третий этаж Риккардо Риккарди запретил Лео и Коломбе навещать других детей Упрямой Твердыни.

– Не желаю больше видеть эти физиономии, – заявил он. – Это мой дом, и я требую, чтобы мои указания выполнялись беспрекословно.

Лео уставился на него с недоумением.

– А с кем же я тогда буду играть? – спросил он.

– Можешь пригласить кого-нибудь из школьных друзей.

– Джарра и Али – мои школьные друзья.

– Не прикидывайся, что не понимаешь. Можешь приглашать кого угодно, кроме этих ваших монстров – детей приезжих голодранцев, имеющих наглость противиться выселению и вставлять мне палки в колеса.

– Мне не нравятся джакузи, – уперся Лео.

– Тогда играй один! Зачем я покупал тебе компьютер и все эти электронные игры?

Наш отчим считает, что я должна прекратить дружить с Пульче и даже с Агнессой и Сабиной, потому что Ризотто «спелись» с остальными выселяемыми. Он дал указание Донату, чтобы тот никого не пускал к нам в дом без его разрешения. Когда Жан Даниэль позвонил к нам в дверь, чтобы позвать Лео во двор играть с другими ребятами, и был изгнан с позором, как какая-то собака, я думала, что умру на месте от стыда.

Маме жаловаться бесполезно.