Торикаэбая моногатари, или Путаница

«Ну же, посмотри на меня!» Ённокими удивилась и с трудом приоткрыла глаза, она подумала, отчего он опять здесь — и без него ей так тошно, она лила бессильные слезы и ее дыхание прерывалось: ей и вправду было о чем печалиться. Сайсё тоже не мог скрыть своих чувств и продолжал плакать.

— Все хорошо! Это судьба. Не переживай так. Ты будешь жить, и родители простят тебя. Умереть беременной — большой грех.

Он дал ей теплой воды, ему не казалось, что ее жизнь в опасности.

— Успокойся, все будет хорошо.

Он приказал поднести светильник поближе, чтобы лучше видеть ее. Она спрятала от него свое лицо, в ее позе были заключены бесконечное благородство и изящество. В думах о том, как сложится его жизнь, если она умрет, он расчувствовался и пролежал рядом с ней до рассвета, но и тогда Сайсё не смог покинуть ее. Он потихонечку позвал слуг и распорядился, чтобы начали читать молебны, сам же остался с ней. Ённокими приняла все со смирением, она знала, что не может положиться на Сайсё. Как горько!

Химэгими же, пребывавшая в Удзи, не могла успокоиться, тревожные чувства одолевали ее. Сайсё волновался за нее, но обнаружив Ённокими в таком плачевном положении, он решил, что оставить ее слишком жестоко, поэтому он написал в Удзи длинное письмо и дней пять или шесть оставался с Ённокими. Он часто плакал и не оставлял ее своими заботами. Ённокими тосковала — она знала, что Сайсё не пристало быть подле нее, она страшилась гнева небес, но поделать ничего не могла, смерть была все еще рядом. Сайсё не мог оставить ее, печалился и скорбел, не расставаясь с ней ни на миг — он жалел ее по-настоящему, от всего сердца.

— 12 —

И в государевом дворце, и в частных домах волновались и печалились по поводу исчезновения Советника, люди повторяли: «Во всем виноват Сайсё». Сайсё было неприятно это слышать, ему было мучительно больно, что Садайдзин верит молве. Сайсё стыдился этого и не появлялся в свете. Заботясь о Ённокими, он заказывал все новые и новые молитвы. Оставив нужные распоряжения, он в слезах покинул столицу и вернулся в Удзи. Там царила тишина, Химэгими очень располнела, она страдала, грустные думы одолевали ее, она лежала, глядя в никуда. Сайсё сам не знал, как он мог провести эти дни без нее. Теперь она станет считать, что он жесток, станет его презирать, и у нее есть на то все основания. Какая жалость! Проливая слезы на уже и так мокрые рукава, он попытался ее утешить и поведал без утайки о положении Ённокими. Химэгими же думала: «Как сильно Сайсё любит её! Он волнуется за нее и, верно, пишет ей письма, он любит ее не меньше, чем меня. Мы с ней оказались в одном положении. Какое унижение! Какой ничтожной я предстану в глазах людей!» — Химэгими в глубине сердца все еще продолжала считать себя и Ённокими связанными супружескими узами, но понимая, что она не может упрекать Сайсё, она сделала вид, что все это ее не волнует. «Пусть сейчас он любит меня сильнее всех, но с его нравом это ничего не значит. Ведь даже сейчас его сердце разрывается между нами двоими… И все же до времени мне не следует отворачиваться от него», — хотя теперь обликом она была женщиной, но, привыкнув жить мужчиной, она рассуждала, как мужчина. Увидев, что она спокойна, Сайсё бесконечно обрадовался — все выходило так, как он хотел.

— 13 —

В доме Садайдзина привыкали к отсутствию Химэгими, но каждый день надеялись на его появление. Со дня исчезновения Химэгими прошло уже два месяца, но никаких известий о том, что кто-то втайне принял монашество, не поступало. «Даже если он решился покинуть этот мир, мы так старательно ищем его, совершенно невозможно, чтобы он не нашелся. Вряд ли он мог скрыться где-то далеко, а в окрестностях столицы нет такого места, где бы не справлялись о нем. А что если… Конечно, сам Сайсё не способен на такое, но вдруг какой-нибудь злодей, который служит ему, решил, что вот, мол, господин неспокоен, поскольку не может беспрепятственно встречаться с женщиной, которую он тайно посещает, и расправился с соперником?» — когда эта мысль пришла в голову Садайдзину, он совершенно обезумел, теперь у него даже не было сил стенать и плакать, он просто лежал ничком, ни на что не обращая внимания. Так в его доме появился еще один повод для вздохов и тревог.