Торговец отражений

— Ты… Если бы ты хотел мне помочь, сделать что-то, если твоя башка сама не в состоянии додуматься, мог бы встать и заткнуть этого чертового Лэмба, который на весь курс опозорил твою чертову девушку! — прошипела Руби и — обмякла. Плечи ее опустились, взгляд стал совсем печальный, а в уголках глаз, кажется, блеснули слезы.

Шеннон сидел как оплеванный и молчал. Даже рта не мог раскрыть, чтобы хоть как-то защититься. Понимал, что не от чего.

— Да это Шелдон Лэмб, он всегда был такой! — сказал Осборн и хлопнул Руби по плечу.

Руби вздрогнула и отодвинулась.

— Какая разница, какой он всегда, если сегодня он унизил меня! Он выставил меня идиоткой! Меня!

Осборн хотел было что-то сказать, но только улыбнулся.

— Что ты лыбишься, идиот? — прошипела Руби, а потом, стоило ей снова взглянуть на Осборна, увидеть его насмешливый, ничуть не обиженный взгляд, добавила. — Прости, я просто зла.

— Да ладно тебе, все свои. Вываливай дерьмо, я для песни позаимствую.

— Какой же ты… — прошептала Руби, стиснула кулаки, посмотрела в глаза Осборна, в чистые, наивные, нетронутые никакими переживаниями, глаза, и, запнувшись, отвернулась и выдохнула. — Идиот!

— Все мы, Руби, все мы… — ответил Осборн, усмехнувшись, и наконец закурил.

Руби не хотела поворачиваться. Что-то внутри кричало, что лучше бы снова поглядеть в воду, но не получилось. И Руби посмотрела на Осборна. Расслабленного, удовлетворенного всем на свете, счастливого. Легкие волосы чуть колыхались на почти неощутимом ветру, и в них, казалось, затерялась сама свобода, жившая в пшеничных полях. Руби вздохнула. Когда-то ведь Осборн рассказывал о своем детстве на просторах английских загородных земель. Его жизнь — другая реальность. Оба жили какое-то время в Лондоне, но Осборн жил в одном мире, а Руби — в другом. Они ни разу не виделись, хотя даже учились недалеко друг друга. Руби привыкла жить в Лондоне, потом, на два года, в Нью-Йорке. Она переезжала часто, но не знала истинной свободы. Осборн мог бы рассказать ей, какого быть человеком мира, но на первом курсе Руби не хотела восхищаться чужими блужданиями и жизнью в машине. А ведь то и была свобода. Потому у него волосы цвета пшеницы. Потому что в полях всегда свободно дышится.

Может, чернозем больше пригодился бы пшенице, чем огонь. Но пламя никогда не сжигало ростки ржи. Наоборот, они даже никогда не ругались. Отчего-то противоположности притягиваются. Но, как оказалось, не всегда и не все.

Осборн с наслаждением затягивался, чуть держал дым в себе, смешно жмурился. Чувствовал, наверное, как яд проникает в каждую клеточку, и, улыбаясь, выдыхал. Руби смотрела на него, смотрела и не могла оторвать глаз. Что-то странное царапнуло изнутри. Дышать тяжело, глаза заслезились. Она отвернулась.

Грейс молчала. Ни взглядом, ни мыслью не пыталась вмешаться. Не нужно быть провидцем, чтобы знать, что происходит. Давно уже понятно, что случилось. Люди все-таки занимательные существа. Сначала воротят нос, а потом плачут.

Она смотрела на Шеннона, который не мог разобраться в паре фраз, на Осборна, который абстрагировался от всеобщего хаоса и наслаждался собственным, на Руби, в которой кипела ярость к себе и всему свету, а потом обогнула лужу, подошла к девушке, села на корточки перед ней, взяла за руки и сказала:

— Руби, ты ведь намного сильнее любых слов.

— Грейс, ты не понимаешь.

— Я все понимаю, Руби. И я знаю, что ты сильнее любой обиды.

— Слова могут ранить!

— Ранит то, как мы принимаем чужие речи, а не сами слова.

— Но я обиделась! — воскликнула Руби и вздрогнула, а потом словно опомнилась и уже чуть тише сказала. — Он унизил меня, Грейс. Понимаешь?

— Шелдон на это и рассчитывал, Руби. Он хотел тебя обидеть. Хотел, чтобы ты взбесилась. Разве не это же он провернул с Жаклин?

— Жаклин?

— Профессор Ливье.

— Почему ты называешь ее по имени? — шмыгнула носом Руби.

— Она ведь нас не слышит. — Пожала плечами Грейс.

Руби вытерла слезы в уголках глаз, шмыгнула носом и посмотрела на Грейс красивыми мокрыми глазами.

— Но они меня унизили! — прошептала Руби. — Понимаешь? Меня никогда никто не унижал! Я училась в элитных школах, где все друг на друга зуб точат! Там конкуренция! Знаешь, какие там бывают подставы? Какие там бывают люди? Но там меня уважали! Даже там! И тут какой-то чертов зазнайка без имени посмел опозорить меня!

— Это не так, если ты сама посчитаешь иначе, — сказала Грейс и улыбнулась. — Ты можешь стать сильнее, если сама того захочешь.

— Тогда зачем им это? Зачем они так ведут себя? Я не понимаю!

Грейс опустила глаза. Огонь волос, рассыпавшийся по белоснежной ткани на спине, переливался. Казалось, даже искрился. Руби невольно засмотрелась.

— Понимаешь, Шелдону интересно, как ты отреагируешь. Это ведь игра. Ливье поступила так, ты — иначе. Ему хочется наблюдать.

— Какой маразматик будет играть с людьми?

Грейс ответила бы, что любой. Но сказала:

— Что же мы можем сделать с ним, Руби? Только стать сильнее обидчика. Впитать яд и стать к нему безразличной. Ты должна захотеть преодолеть его и тогда сможешь.