«Все свыклись, срослись прямо-таки с мыслью, что Решилов — это и есть Крапивин. И мало кто замечает, что есть в Решилове и другая сторона, незаметная. Серой тенью стоит она в уголке, внимание к себе не привлекает (и очень старается не привлекать!), но именно она и ведёт Решилова почти по всей Хронике, именно с нею-то и воюет Проводник Сашка.
Это — та сторона, что несёт с собой неизлечимую болезнь Решилова, та, что шепчет, что болезнь эта — неизлечима, та, что способна обидеть мальчишку. Та, что, надеюсь (очень уж хочется на это надеяться!), выгорит, испарится среди Оранжевых Песков вместе с привнесённой ею болезнью.
А что за болезнь? Радиационная, «от экологической обстановки неблагоприятной». На полигонах такую подхватить можно. Да вот беда — не бывал Крапивин на полигонах, ни разу! Зато — почти пол-жизни своей провёл на полигонах другой писатель, тоже не один год пробывший в «Каравелле» — Иван Тяглов, Человек-С-Полигона. И болезнь неизлечимая от радиации у него есть. И манера «общения».
Так что И.Решилов — это не Владислав Петрович, хотя — и не И.Тяглов. Решилов объединил в себе обоих писателей: жизнелюбие, внешность и светлую душу первого — и болезни да тому подобное второго.»
Подойдём к двери и осторожно заглянем вовнутрь. Но — осторожнее, чтобы не прерывать лектора, который продолжает говорить:
— Так что, дорогие дети, — сказал Воланд, подходя к доске и беря в руку мел, — Аксиома «И.Решилов = В. Крапивин» неверна, да и не аксиома это, а сплошное недоразумение! Справедливо же следующее выражение: И.Решилов=В. Крапивин+И.Тяглов. А для нового, совмещённого Пространства это выражение примет такой вид: И.Решилов=И.Решилов+С.Крюк-И.Тяглов и плюс — благотворное влияние Песков. Оранжевых, замеченных ещё Яшкой Воробьёвым… Воробьёв! Не подглядывай в конспекты сидящих сзади: я вас ещё не учил пользоваться Третьим Глазом в Искажённом Пространстве!.. И о чём ты только думаешь на уроках, Воробьёв!.. А Вы, Сидоров, не подсмеивайтесь над товарищем: превращения в самолёт я вам тоже ещё не давал… Брали бы пример со Светлякова, который успевает писать сразу два конспекта: для себя и для Смородкина!..»
На перемене Севка Глущенко, подпирая стену, философствовал о «бродячих сюжетах» и своих милых одноклассниках. И, что самое удивительное, ребята ничуть не обижались, слушая, как он разлагольствует: