Тонкая работа

Шкатулка изнутри оказалась обита плюшем. Петли были серебряные, хорошо смазанные, так что открылась она беззвучно. Не знаю, что я надеялась там увидеть — может, письмо от Джентльмена или что другое... Но внутри, прицепленный к выцветшей ленточке, лежал миниатюрный портрет в золотой рамке, изображавший красивую белокурую даму с очень добрыми глазами. Одета она была так, как одевались лет двадцать назад, да и сам медальон был старый. Внешне дама была не очень-то похожа на Мод, но я готова была поспорить, что это и есть ее мать. Хотя, конечно, мне показалось странным, что Мод держит портрет под замком, а не носит, например, на шее.

Размышляя над этим, я так долго вертела медальон в руках, выискивая надпись, поворачивая и так и сяк, что металл — который поначалу, когда я только к нему прикоснулась, был холодным, как и все в этом доме, — постепенно нагрелся. И внезапно где-то в дальних комнатах послышалось оживление, и я подумала, что будет, если мисс Мод — или Маргарет, или миссис Стайлз — войдет в эту комнату и застукает меня над открытой шкатулкой, с портретом в руке. Я быстро убрала вещицу на место и захлопнула крышку.

Погнутую шпильку, которой я отпирала замок, я спрятала у себя в платье. А то мисс Мод обнаружит ее и еще, чего доброго, решит, что я воровка.

Больше мне в спальне делать было нечего, и я пошла в гостиную глядеть в окно. В одиннадцать часов вошла служанка с подносом.

— Мисс Мод здесь нет, — сказала я, увидев серебряный чайничек.

Но оказалось, чай принесли мне. Я пила маленькими глоточками, чтобы продлить удовольствие. Потом взяла поднос и понесла вниз, чтобы служанке лишний раз не подниматься. Но когда я с подносом в руках вошла в кухню, девицы аж рты пораскрывали от удивления, а кухарка сказала:

— Ну и ну! Если вам кажется, что Маргарет не слишком проворна, следует сообщить об этом миссис Стайлз. Но хочу заметить, мисс Фи ни разу никого не назвала бездельником.

Мисс Фи — это горничная-ирландка, которая слегла со скарлатиной. Какая досада: меня сравнили с ней и сочли зазнайкой, тогда как на самом деле я хотела оказать им любезность.

Но я в ответ промолчала. Я подумала: «Не хотите меня любить — ну и не надо, зато мисс Мод любит!»

Потому что, кроме нее, никто здесь не сказал мне ласкового слова, и мне вдруг захотелось вернуться на пару часов назад, когда она была рядом.

Надо отметить, что в «Терновнике» все всегда знали, который час. Вскоре пробило двенадцать, потом половину первого, и я направилась к черной лестнице. Некоторое время я стояла в нерешительности, не зная, куда идти дальше, но, по счастью, проходившая мимо служанка показала мне, где библиотека. Это была такая комната на втором этаже — вход с галереи, нависавшей над холлом и широкой парадной лестницей. Но и тут все было мрачное и ветхое, как и повсюду в доме: даже с трудом верилось, что здесь живет большой ученый... У двери в библиотеку, на деревянном щите, торчала голова какого-то зверя — глаз у чучела был всего один, да и тот стеклянный. Час еще не пробило, и я, чтобы скоротать время, боязливо потрогала его мелкие белые зубки. Из-за двери доносился голос Мод — тихий, но размеренный: наверное, она читала дяде вслух какую-нибудь книгу.

Когда часы пробили назначенный час, я постучалась. Высокий мужской голос за дверью прокричал: «Пусть войдет!»

Сначала я увидела Мод: она сидела за письменным столом, держа перед собой обеими руками раскрытую книгу. Перчатки были сняты и лежали, аккуратно сложенные, рядом с книгой. В ярком свете настольной лампы пальцы ее, прижимавшие желтые страницы, казались восковыми. Над головой ее я заметила окно. Стекло закрашено желтым. А вдоль стен тянулись ряды полок, и на каждой — книги, столько вы нигде не увидите, клянусь. Жуткое количество. Для одного человека это уж слишком — ну сколько он может прочесть? Я посмотрела на книги и внутренне содрогнулась. Мод закрыла книгу и встала из-за стола. Взяла белые перчатки и стала их натягивать.

Посмотрела направо, в дальний угол зала: мне, стоявшей рядом с приоткрытой дверью, не было видно, что там.

Кто-то спросил ворчливо:

— Ну что такое?

Я посильнее толкнула дверь и увидела еще одно цветное окно, снова ряды полок, снова книги и еще один большой письменный стол. Он был завален кипами бумаг, и на нем тоже стояла лампа с абажуром. За столом сидел мистер Лилли, тот самый дядя Мод, и я сейчас опишу его так, как я его тогда увидела, — и вы сами все поймете.

На нем была бархатная домашняя куртка, бархатная шапочка с огрызком красной нитки на том месте, где, вероятно, когда-то висела кисточка, в руке он держал перо, и если рука Мод казалась бледно-восковой, то эта была чуть ли не черной от туши — ну, как у обычных мужчин бывает от табака. Волосы его, напротив, были белыми. Подбородок гладко выбрит. Губы, сжатые в гузку, были тонкими и бесцветными, зато язык — длинный и острый, как мне удалось заметить, — был совсем черный, из-за того, должно быть, что, переворачивая листы, он часто облизывал пальцы.

У него слезились глаза, и он носил очки с зелеными стеклами.

Увидев меня, он сказал: