Томминокеры

Мощный мотор в сто девяносто пять лошадиных сил дал пробуксовку. Самолет нырнул вниз, сердце ушло в пятки, застучало в висках. Байли сидел, выпучив глаза, а перед ним крутились стрелки, вспыхивали датчики, зеленый перемежался красным, точно сигналы пигмейского светофора. Верещала сирена потери высоты, словно пытаясь докричаться до ошарашенного пилота: «Просыпайся, дурень, ты вот-вот врежешься в большой неподвижный объект под названием матушка-земля!» Впрочем, срабатывать ей полагалось при приближении к поверхности меньше чем на пятьсот футов, а Байли видел собственными глазами, что «ястреб» по-прежнему парит на четырех тысячах – может, немного выше. Электронный термометр, измерявший внешнюю температуру, скакнул с сорока семи на пятьдесят восемь, потом замер на пяти. Чуть-чуть подумав, он показал три девятки и запульсировал красными цифрами, здорово нервируя опешившего пилота, а потом окончательно вырубился.

– Да что ж это творится-то?! – возопил Байли, в немом удивлении наблюдая, как изо рта вылетел передний зуб и, очертив дугу, отскочил от индикатора скорости, а потом благополучно плюхнулся на пол.

Натужно кашлянул двигатель.

– Вот черт, – прошептал хирург. От страха он готов был наложить в штаны. Из пустой дыры в десне сочилась кровь. Сиротливой струйкой она стекала по подбородку, марая дорогую французскую рубашку.

Блестящая штуковина проскочила под крыльями и вновь скрылась из виду.

Движок затарахтел и умолк. Самолет начал падать. Забыв обо всем, чему его учили, Байли со всей силы потянул штурвал на себя, но безмолвствующий самолет, разумеется, не подчинился. Голова отяжелела и трещала по швам. «Цессна» стремительно теряла высоту. Четыре тысячи футов, три с половиной, три. Негнущейся рукой Байли слепо пошарил вокруг и щелкнул тумблером с надписью «Аварийный запуск». Авиационное топливо высокой пробы глухо забулькало в карбюраторе. Пропеллер дернулся было, но вновь замер. До земли оставалось две с половиной тысячи футов. «Цессна» низко пролетела над старой дорогой в Дерри – с такой высоты была заметна даже доска с расписанием служб перед методистской церковью.

– Дрянь дело, – прошептал он, до конца вытянул дроссель и вновь щелкнул по кнопке запуска. Двигатель кашлянул, пару минут поработал и опять заартачился.

– Нет! – закричал Байли. В глазу что-то лопнуло, засочилась кровь, стекая на левую щеку. В панике бедняга этого даже не заметил. Он вновь хлопнул по кнопке дросселя. – Ну уж нет! Ты у меня заведешься, гадина такая!

Двигатель взревел, пропеллер исчез, превратившись в клин отраженного солнечного света. Байли резко потянул штурвал на себя. Не выдерживая нагрузки, «ястреб» опять начал кашлять.

– Да что ж ты за дрянь! Паршивый самолет! – закричал он. Левый глаз переполнился кровью, и все вокруг окрасилось в необычные розовые тона. Впрочем, теперь у него не было ни времени, ни желания об этом задумываться. Сам идиотизм ситуации повергал его в такую ярость, что глаза запросто могло заволочь кровавой пеленой.

Разгневанный хирург ослабил хватку, и «ястреб» сам собой начал выравниваться, вновь спокойно принимаясь за работу. Внизу расстилался Хейвен, и Байли каким-то чутьем понимал, что на него смотрят люди. Они были так близко, что при желании могли бы разглядеть и записать его номер.

«Валяй, записывай! – злорадно подумал пилот. – Считай, с корпорацией «Цессна» покончено. Голь перекатная! Да они у меня без штанов останутся, все пайщики до единого! Отсужу у них все до последней банановой стружки!»

Под мерное рокотание двигателя «ястреб» набирал высоту, а у Байли сносило башню. Голова будто раздувалась, готовая оторваться. Вместе с тем нейрохирурга посетила изумительная по своей простоте идея, имеющая такие сногсшибательные перспективы, что все прочее казалось сущим пустяком. Ему внезапно стали понятны, ни больше ни меньше, физиологические предпосылки двухполушарности человеческого мозга. Открылась вся подноготная расовой памяти, да не в виде туманной юнговской концепции, а с точки зрения взаимодействия рекомбинантной ДНК и биологического импринтинга. И сразу стало ясно, почему усиление генеративной способности большой спайки многократно возрастает в периоды повышенной активности желез внутренней секреции – вопрос, живо интересующий исследователей головного мозга последние тридцать лет.

Питеру Байли вдруг стали подвластны путешествия во времени, в самом прямом смысле слова.

И в этот момент его мозг лопнул.

Будто лопнула лампочка. В голове полыхнул белый свет – яркий, как гигантский солнечный зайчик в лесу.

И если бы безжизненный пилот завалился вперед, надавив всем корпусом на штурвал, у жителей Хейвена прибавилось бы проблем. Однако произошло иначе. Тело запрокинулось назад, из ушей хлынула кровь. Пилот обвис в кресле, устремив в потолок невидящий взгляд, а лицо его навеки застыло в удивленном восторге.