Том II

— Кто вы такой? спрашивает Кайхосро.

— Я — Шамиль, сын Чеченского дворянского предводителя (предупреждаем читателей, что мы выписываем слово в слово).

Кайхосро.

Да вы тат*рин, лезгин, нехристь.

Шамиль.

Нет, я, слава богу, русский.

К а й х о с р о.

Да как же по газетам Шамиль наш первый враг?

Шамиль.

Я студент Душетского университета. Мое призвание живопись. В прошлое воскресенье я был в театре, в Куках. Давали новую пьесу, Рустаівель и Тамара-

Шамиль объясняет, что он видел там «бесценную Кетевану», узнал, что отец хочет выдать ее замуж, и явился теперь помешать свадьбе. Кайхосро сердится, Шамиль привязывает его к трубе, на шум выходит Кетевана, Шамиль объясняется ей в любви. Кетевана говорит, что согласна бежать с ним.

Шамиль.

Что я слышу! О Кетевана, о счастие мое! убежим! (Поет.)

Да, убежим на край вселенной,

Там, радость светлая, вдвоем В любви торжественно-блаженной Мы жизнью сердца заживем!

Ничто нас там не потревожит,

Не в силах счастья погубить…

Кетевана.

(Вместе.)

Лишь если муж мой вечно может Шамиль.

Когда жена моя век может

Кетевана и Шамиль (вместе). Меня любить, меня любить!

Они уходят. Является трубочист, отвязывает Кайхосро от трубы и благодарит его за то, что он согласился принять такую услугу. Потом является Карапет, отец Кетеваны; Кайхосро жалуется ему, что Кетевана хочет бежать с Шамилем. Карапет хладнокровно потчует табаком раздраженного Кайхосро и уходит. Потом опять входят Шамиль и Кетевана; Шамиль бьет Кайхосро и кричит:

«Извозчик! извозчик!» — два воздушные шара влетают на сцену и один из извозчиков за два целковых везет влюбленных беглецов в Париж. Вбегает Карапет и, видя, что дочь улетает с Шамилем, поет:

Какое приключенье

Купца сразило тут!

Свершилось похищенье.

Любовники бегут.

Летят за Океаны!

Где сыщется их след?

Лишился Кетеваны

Несчастный Карапет!

Во втором действии приключения становятся еще запутаннее. Кайхосро едет искать Кетевану и осведомляется о беглецах у заседателя, который оказывается не мужчиной, а девицею; заседатель сначала грозится отрубить уши Кайхосро, потом влюбляется в него, и начинается следующая сцена:

Заседатель.

Да не плачь же, не отчаивайся, я не могу видеть ллачущего человека Что ж? свет так создан: одна обманет, другая утешит!

Кайхосро.

Кто меня утеши..

Заседатель.

Рассейся, пойдем в духан (т. е. в трактир). Пойдем, мы заставим тебя позабыть про твою вероломную, — пойдем же туда.

Там под сению духана Приходи к нам отдохнуть;

Там рассейся от обмана И невесту позабудь —

Верность мечтанье пустое,

Об неверной что жалеть!..

Отомстим ей лучше вдвое И назло ей станем петь.

Тра ла ла!

Кайхосро.

Тра ла ла!

Заседатель и Кайхосро (вместе).

Да, пойду под сень духана И приду к вам отдохнуть.

Кайхосро.

Так рассеюсь от обмана,

Только милостива будь!

Кайхосро.

Да, если вы захотите меня утешить, так я… я… с особенным удовольствием. Заседатель.

Ну, вот видишь ли? Давно бы так… Ты думаешь, что в меня можно влюбиться?

Кайхосро.

Очень, очень можно… как она мила!

Заседатель.

Как он хорош!

Новые влюбленные идут «отдыхать под сень духана», то есть трактира; туда являются и все остальные действующие лица. Кайхосро и заседатель начинают бить Шамиля; являются горцы

46 Н. Г. Чернышевский, т. II

721

защищать своего предводителя, дают залп и убегают; декорации опять переменяются и представляют современный вид Тифлиса, Кайхосро просыпается — ои спал, как видим — и отправляется венчаться с Кетеваною, которая и не думала изменять ему для Шамиля. Уходя со сцены, он поет публике:

Я видел многое во сне,

Но главное мне то казалось,

Что вы, смеясь, внимали мне.

Что наша шутка удавалась.

Надобно согласиться, что только «Сон в летнюю ночь» Шекспира может быть поставлен наряду с шуткою гр. Сологуба по фантасмагорической игривости великолепной фантазии, создавшей Шамиля, Кайхосро и заседателя. О, как живительно действует Восток на воображение! Мог ли бы гр. Сологуб напечатать свою прелестную шутку в Петербурге? Никогда здесь не создал бы он ничего подобного.

Но в стихотворениях другого корифея «Зурны», г. Верде-ревского, мы не находим ничего особенно грузинского; г. Верде-ревский пишет в Тифлисе совершенно такие же стихи, какие некогда писал в Петербурге, и подобные которым часто случается видеть в печати.