Я буду мстить запорожцам и грозною, вдохновенною песнью, и саблею, прибавляет Терешка: они, злодеи, зарезали мою жену. Запорожец сердится за эти поэтические выдумки на своих однокашников, и вместо того, чтобы заметить Терешке, что он, очевидно, по невежеству смешивает запорожцев, защитников и героев Украйны, лучших сынов Малороссии, с татарами, ее притеснителями, начинает бранить донцов и их подвиги, чего запорожцы никогда не делывали, и называет Азов, взятием которого хвалятся доины, «дурацким городом».
Кумшатный
Дурацкий! Азов дурацкий! Гаврюха, слышишь?
Да как стоит ваша запорожская трущоба,
Так никому из вас такого превеликого дела И во сне не удалось видеть! Ах ты, темя баранье!
А еще на козачке вздумал жениться! дудки!
Как вам на Днепре от латынщиков жутко пришлось,
Так вы куда махнули? Потянули к басурманам на службу!
На поганых хлебах задумали Добывать зипуна молодецкого!
Ох вы, козаки оплаканные,
Где вам быть добрыми, зипунникам.
Как мы, всевеликое войско Донское?
Нет надобности прибавлять, что Кумшатный, подобно Терешке, по невежеству взводит на запорожцев небылицы. Жаль, что автор не объяснил этого в примечании, — тогда мы могли бы отличить мнение господина Кукольника о запорожцах от того, что говорят о них Кумшатный и Терешка в его пьесе. На самом деле донцы никогда так не думали о запорожцах, как принуждены автором отзываться о них мнимые донцы. Но не в этом дело: главные запорожцы, дивную храбрость и высокое благородство которых признавали даже враги их, татары и турки, и потомки которых, черноморцы, своими подвигами показывают, «каких отцов они дети», какие предания завещаны им отцами, — славное войско запорожское не нуждается в защите от выдумок Терешки, не умеющего даже говорить правильным великорусским или малорусским языком и потому признаваемого нами за самозванца — он не великорусе, не малорусе, не козак, он должен быть выходец из чужих земель, но дело не в содержании речей, а в том, какими стихами изложены эти речи. Повторим их еще:
Кумшатный
Пора-то давно пора, только не туда по.
Ты нам не станичник, ты даже не наш
Козак! Какая козачка за тебя пойдет,
Буле сторонка людная, а теперь лысая.
От злодеев запорожцев повтикали,
Поэт-Терешка, вероятно, воображает, что это народный русский или малорусский размер. Если наша догадка, что Терешка — выходец из чужих земель, только старающийся прикидываться русским, — справедлива, то Терешке простительно ошибаться. Но странно, что автор, который представляется нам в качестве истого русского, написал такими странными клочками фраз все свое «историческое сказание».
Тема, данная первою сценою, развивается всею пьесою, которая имеет единственною целью — доказать, что запорожцы были.
хвастуны, трусы, бесчестные волокиты, предатели, подводившие татар на пагубу своих единоверцев, донцов, которых автор справедливо изображает героями; за последнее нельзя не похвалить его, потому что донцы, братья запорожцев, действительно всегда были воинами в высшей степени отважными и благородными, точно так же, как и запорожцы.
Вся первая картина, занимающая не менее 30 страниц, состоит из длинных разговоров на двойную тему пьесы, — разговоров, ни к чему не ведущих и потому скучных. Вторая картина — козацкий майдан, или сходка. Из Азова прибежал вестник, Степан Порошин, и рассказывает, что донцы, там засевшие, осаждены бесчисленным войском Гуссейна-Паши или Гусь-Паши (этот «Гусь-Паша», повторяемый беспрестанно, должен придавать пьесе комизм). Если донцы не поспешат на выручку, товарищи пропадут. Козаки решают всем поголовно ехать в Азов, выбрав своим предводителем Порошина. Картина третья очень длинно — не менее, как на 45 страницах — изображает сборы донцов в поход. Букет картины заключается в последних стихах ее; козаки уехали, на сцене остаются козачки, между прочим Ульяна, замужняя женщина, которая грустит, отпустив мужа в опасный поход и приятельница ее Даша, объявленная невестою Порошина.
Даша.
Вот и не видно!.. Что приуныли? Полно вслед смотреть!
Сгладим лучше путь-дороженьку нашим молодцам!
Выпьем до чиста чару полную
Про их здоровье молодецкое! — Любо!
Все
Любо!
Даша
Уля, любо!
У л ь я н а
Любо! любо!
По кускам сердечко разрывается!