Том II

Ясно ли теперь, какое понятие мы хотели бы сохранить о новейших ученых сравнительно с людьми, которые и в старину считались не учеными, а только трудолюбивыми? Мы жалеем о том, когда новые ученые считают за нужное вступать в состязание, не рассмотрев различия между тою степенью развития науки, на которой должны стоять они сами, и учеными силами своих противников. Неужели необходимо высказывать нашу мысль еще яснее? Если угодно, мы готовы, насколько это возможно.

За исключением очень немногих трудов, все доселе изданные сочинения по русской истории, изучению русской народности п т. д. имеют только одно достоинство — зато очень важное, достоинство сборников материалов. Мнения, высказанные этими трудолюбивыми собирателями, не имеют особенного ученого значения. Мы даже очень немногие из этих сборников можем считать достойными строгой критики и относительно того, в каком виде изданы в них материалы. Что говорил Карамзин в предисловии к своей истории об предшествовавших ему изданиях по русской истории, остается до некоторой степени справедливым и относительно изданий, сделанных впоследствии. Очень немного есть сборников, представляющих материалы в удовлетворительном виде. Итак, что нам остается делать? Одно из двух — или сказать, что надобно быть признательным за то, что сделано, хотя и неудовлетворительно, благодарить наших предшественников и за немногое, неполное, неточное; или прямо сказать: до сих пор почти ничего не сделано для науки. В первом случае мы можем требовать снисходительности и к собственным трудам; во втором — должны отказать и своим собственным трудам, изданным доселе, в важном значении для науки.

Но говорить: до меня не было сделано ничего, а я сделал уже чрезвычайно много, еще не имеет права никто из новейших уче-ііых. Они собирают материалы лучше, нежели их предшественники; но до сих пор издали их еще очень мало. Мы не думаем, чтобы до сих пор кем бы то ни было, Карамзиным или его пред-

шественниками, или его последователями, русская история была обработана в таком виде, который совершенно соответствовал оы строгим трёбованиям науки. За всеми этими трудами остается одно неоспоримое достоинство — они более или менее полные сборники материалов для будущей обработки. И бесполезно прибавлять, что ни один из ученых, писавших о русской истории после Карамзина, не представил в своем сочинении столько новых материалов* как он. Следовательно, соразмерно тому уважению, какое каждый из новых историков имеет к этой заслуге Карамзина, должны оцениваться им и его собственные труды. Что же касается до истории как науки, обработка ее принадлежит еще будущему. Всякий приговор, произнесенный в этом отношении о прежних трудах, прилагается и к новым, какие нам доселе известны. И потому, кто хочет считать свои труды важными не только для издания материалов, но и для обработки истории как науки, должен как можно менее говорить о неудовлетворительности прежних трудов. Что касается собственно нашего мнения, нам казалось бы наиболее сообразным с истиною не говорить об этом вовсе. Nullius nulla sunt praedicata, по правилам старинной философии, или, выражаясь по-русски: нельзя говорить о достоинствах или недостатках того, чего нет.

Но для истории русской литературы уже сделано многое — кем, когда, неуместно было бы рассуждать здесь. Довольно того, что не людьми, которые ныне трудолюбиво занимаются разработкою фактов. И потому мы считали нужным сказать, что эти люди, достойные всякого уважения за свое трудолюбие, должны были бы не забывать и некоторых предшественников. F.cah мы еще не знаем, где подробно и справедливо объяснен ход всей русской истории, то прочные основания понятиям об истории русской литературы уже положены, и мы опять считаем долгом напомнить, что, трудясь по истории русской литературы, не должно забывать о понятиях, уже довольно давно высказанных н очень верных ⁴.