Литературная деятельность Погорельского относится к 1828–1833 годам: «Двойник» его вышел в 1828; первая часть «Монастырки», романа, на котором основана его известность, в 1830 году; вторая часть «Монастырки» в 1833 году. Припомним состояние русской беллетристики в то время, и мы убедимся, что «Молва» имела полное право назвать «Монастырку» приятным явлением в тогдашней литературе; скажем более: «Монастырка» могла назваться очень замечательным явлением, едва ли не лучшим из всех одинаковых с нею по содержанию романов, пользовавшихся тогда успехом. В самом деле, что было тогда, кроме исторических романов Загоскина и его последователей? Но мы давно уже поняли, что русскую историю исторические романы 1830-х годов рисуют так же точно, как «Людмила»3 или «Светлана», пере. веденные или переделанные из немецкой «Леноры», рисуют русские нравы. Кроме того, эти исторические романы не имеют ничего общего с описаниями современной жизни, и, как бы велики ни были их достоинства, их нельзя было принимать да никто и не принимал в соображение при оценке так называвшихся тогда «нравоописательных романов». А между этими романами напрасно мы будем искать таких, которые могли бы затмить «Монастырку». Припомним замечательнейшие из них. Самый большой успех имел «Иван Выжигин» (1829–1830 г.), о чем свидетельствуют три издания в два года. Почти такой же успех имел роман г. Калашникова «Дочь купца Жолобова» (1832), выдержавший в один год два издания; «заимствованный из иркутских преданий», он имеет некоторое значение только как произведение человека, хорошо знающего Сибирь; что автор был лишен всяких следов беллетристического дарования, можно доказать уже советами, которые давала ему критика: «излагать свои сведения о Сибири в форме путевых заметок, статистических очерков, но никак не романов». «Киргиз-Кайсак» В. Ушакова (1830) ниже всякой посредственности; герой романа, бле-і стящий юноша, краса общества, счастлив неземною любовью, как вдруг открывается, что он Киргиз-Кайсак, и новый Эдип несет в пустыню свое разбитое роковою тайною сердце (!!); «Киргиз-Кайсак» соединяет в себе красоты повестей Марлинского и Полевого с красотами «Семейства Холмских» (1832), говорить о котором имели мы случай и чтение которого старинные рецензенты уподобляли «путешествию от Тобольска до Белостока»4. Заметим, что «Киргиз-Кайсак» имел два издания, а «Семейство Холмских» — три. Оіеэло этого же времени начали писать повести Н. Полевой и Марлинский; но они описывали «страсти», а 'не «нравы», или писали исторические романы, и потому их успех, точно так же как успех Загоскина, не мог вредить «Двойнику» и «Монастырке», единственными соперниками которых могли быть «Киргиз-Кайсак», «Выжигин», «Семейство Холмских» и «Дочь купца Жолобова», а произведения Погорельского, владевшего замечательным талантом рассказчика, стоят в беллетристическом отношении несравненно выше всех этих романов. Правда, и у Погорельского содержание, как и у его соперников, изысканно; правда, что и у него довольно мало страниц, проникнутых неподдельной народностью; но как мало понимали ее около 1830 года, лучше всего показывают «Повести Белкина» (1831), из которых первая, «Выстрел», описывает страшную месть и унизительное для врага великодушие какого-то мрачного, но благородного Сильвио (надеемся, не Пеллико); если Пушкин мог тогда выбрать своим героем «Сильвио», а героинею чувствительную «Барышню-крестьянку», которой могли бы позавидовать героини Жанлис, то можно ли было слишком строго требовать безыскусственной, неприкрашенной народности от второстепенных писателей? Правда, в 1831–1832 годах вышли «Вечера на хуторе близь Диканьки»; но они решительно не могли быть оценены тогдашнею критикою, и. с появлением Гоголя должен был начаться (только уже после «Ревизора», с конца тридцатых годов) новый период русской литературы, непонятный для читателей и критиков 1828–1830 годов; а Погорельский принадлежал этому времени, предшествовавшему гоголевской эпохе. Одним словом, едва ли мы найдем около 1830 года прозаическую повесть или роман, которые были бы безукоризненнее «Монастырки» в отношении к народности, и решительно не найдем из тогдашних «нравоописательных романов» ни одного, который бы равнялся «Монастырке» в художественном отношении. Напомним читателям некоторые места этого романа. «Монастырка», воспитанница Смольного монастыря, по окончании курса едет к тетке, небогатой малороссийской помещице; вот как рассказывает она в письме к подруге и свои первые впечатления в деревне, и свидание с теткою и кузинами, простыми деревенскими барышнями: