Том I: Пропавшая рукопись

Был бы тут Роберт, мы бы напились. Поговорили бы о Годфри. Я бы так надралась — на ногах бы не устояла. Я рассказала бы ему, что Годфри в душе всегда был настоящим, черт побери, крестьянином. Однажды я видела, как он вызвал медведя. Дикого медведя, из леса! И медведи к нему приходили. Да теперь и не упомнить, сколько раз он выслушивал меня, когда мне надо было выговориться перед кем-то, только не перед моими офицерами…

Он не был мне отцом. Кому нужен отец? Отцом называет себя Леофрик. А Годфри был другом. Братом. Нет, больше чем братом; чего бы мне стоило полюбить тебя, только один разок? Всего один?

Надрались бы допьяна. А потом мы бы пошли и ввязались бы где-нибудь в драку.

Страшно представить, что скажет Роберт, когда я ему это расскажу.

Если он жив.

Впереди послышался шум воды, спокойно протекающей по глубокому руслу, и Аш пошла медленнее. Стена, как она на ощупь определила, сворачивала за угол. Она медленно продвигалась вперед, обогнула стену, сначала ставя ногу на носочек, проверяя, нет ли разрушений под ногами.

Сточные каналы тянулись бесконечно.

Я не должна была его оставлять.

А что я могла сделать?

Я могла спросить свой Голос, как выйти отсюда, — но нет, он этих мест не знает, он только решает тактические задачи…

А сейчас могу ли я поговорить с каменным големом?

А другие голоса?

Они — откуда?

Знает ли о них Леофрик? Знал ли калиф? Вообще кто-нибудь? Чертовски хочется поговорить с Леофриком! Знал ли кто-нибудь что-то о них до сегодняшнего дня?

Не надо было его оставлять.

В слабом свете появились геометрические изображения.

Аш остановилась, окровавленной рукой все еще придерживаясь за кирпичную кладку. Света было тут достаточно, и она увидела освещенные поверхности стен — в этом месте скрещивались туннели. Стены были плоские и изгибались к потолку, через трещины в потолке просачивался бледный свет. Внизу протекал ручей. Над ним, вдоль стен, — проходы. Мусор.

Эти каналы могут тянуться на многие мили. И в любую секунду потолок может обрушиться мне на голову. Землетрясение должно было сильно расшатать кирпичную кладку.

Послышался шум.

— Вальзачи? — тихо позвала она.

Никого.

Аш подняла голову. Прямо перед ней с потолка туннеля упало несколько камней. Отверстие вполне достаточное, чтобы через него проникал слабый свет греческого огня. Ей, вроде бы, послышался смутный шум, на этот раз снаружи. Но как только она напрягла слух, чтобы расслышать, стало тихо.

Как долго еще продержатся эти каналы?

Пора бы ей уже оказаться где-нибудь в другом месте.

Неожиданно ее охватила печаль. Глаза наполнились слезами. Она утерла их рукавом. Я уже никогда не смогу сказать тебе, как мне жаль, что ты приехал сюда из-за меня.

Она прижала к лицу грязные руки. Подняла голову. Она знала, что печаль будет возникать на секунды или минуты, когда ее не ждешь; будет особенно болезненна, когда пройдет первый шок и она уже смирится с тем, что это можно пережить; ведь причины определены, принята на себя ответственность, исповедь произнесена. Но это не меняет того факта, что она никогда больше снова не поговорит с Годфри; он не ответит ей.

— Спокойной ночи, священник, — прошептала она. Она заметила белое движущееся пятно.

Рука метнулась к поясу, но ножны были пусты. Она прижалась к стене туннеля, вглядываясь вперед.

Что-то маленькое, белое поспешно перебежало коридор и исчезло в темноте.

Аш осторожно сделала шаг вперед. Ее сандалии скребли по кирпичу. С дороги быстро убежали еще два белых существа, стелясь по земле.

— Крысы, — прошептала Аш, — белые крысы?