Томъ девятый. Передвинутыя души, — Кругомъ Петербурга

— Клеверу сѣменного роздалъ тысячу-пятьсотъ пудовъ, — разсказывалъ агрономъ, — тимофеевки два-три вагона. Льны тоже развелись.

Однимъ словомъ, мужики покрѣпче интеллигентовъ[1].

Впрочемъ, даже въ скептическихъ рѣчахъ интеллигентовъ часто можно услышать совсѣмъ другія ноты. И весь ихъ скептицизмъ выходитъ напускной, навѣянный лѣтнею лѣнью или дождливой погодой.

— Худшее, кажется, прошло, — признаются они. — Земство, напримѣръ, хотя и поправѣло, но ничего не разрушило, какъ было въ другихъ губерніяхъ. И кажется, теперь люди перестали правѣть. Съ новаго года будемъ въ нормы входить.

Въ Тверской губерніи будущей осенью предстоитъ переизбраніе гласныхъ, но эту будущую кампанію уже теперь учитываютъ.

Дождемся и увидимъ, какія будутъ эти новыя нормы?..

Пароходъ быстро идетъ впередъ внизъ по теченію. На Волгѣ почти половодье. Дождь льетъ безъ конца. Снизу вода, сверху вода, кругомъ сѣрый туманъ. Въ этой водѣ мы — словно живые утопленники, и судно наше — какъ будто подводное судно. Но этотъ маленькій мокрый пароходъ самъ по себѣ представляетъ особый мірокъ. Пассажировъ у насъ не больше полусотни во всѣхъ трехъ классахъ. Но въ нашемъ составѣ представлены всѣ русскія настроенія, даже всѣ партіи справа налѣво. Онѣ, помѣщенныя рядомъ, сталкиваются, разговариваютъ, и каждая остается при своемъ.

Въ каютѣ второго класса небольшая компанія пьетъ чай; ихъ всего трое: закройщикъ изъ Петербурга (онъ ѣдетъ на побывку въ Ярославскую губернію), приказчикъ изъ Твери и еще мелкій чиновникъ въ штатскомъ платьѣ. Закройщикъ тощій и сѣрый, очень говорливый. Приказчикъ румяный и плотный, какой-то тяжкодумный, говоритъ какъ во снѣ. Чиновникъ больше молчитъ и улыбается, но глаза у него умные, живые. Они пьютъ чай, не торопясь, и мѣняютъ чайникъ за чайникомъ.

— Еще чашечку!

— Ну-ка, что жъ! Чай не порохъ, не разорветъ.

— Производительности мало, — говоритъ закройщикъ, — покупатели ослабѣли. А главное, что насъ губитъ, это — порто-франко.

— Какое порто-франко? — спрашиваетъ приказчикъ съ тяжелымъ недоумѣніемъ.

— Владивостоцкое, — рѣшительно заявляетъ закройщикъ. — Если его не прекратить, изъ-за одной Сибири вся Россія погибнетъ…

Въ какой октябристской газетѣ онъ вычиталъ эти унылыя мысли?

— Мнѣ за нашихъ рабочихъ совѣстно, — продолжаетъ закройщикъ. — Чуть что — забастовка. А, между прочимъ, заграницей рабочія руки куда дешевле?

— Кто вамъ говорилъ? — спрашиваетъ чиновникъ съ легкой ироніей.

— Мнѣ французъ говорилъ, — объясняетъ закройщикъ довольно невинно.

— Какой французъ?

— Никита Оглоблинъ, французъ изъ Лондона, — отвѣчаетъ закройщикъ уже язвительно… — Конечно, разныя такія партіи, милостивые кадеты говорятъ, что надо землю. Но дѣло не въ землѣ. Спимъ много. Всѣ люди спятъ, отъ мужиковъ и до самаго верху. Проснуться бы надо.

Чиновникъ улыбается и молчитъ. Онъ едва ли не кадетъ…….

— Въ Черномъ морѣ вода голубая, — неожиданно заявляетъ приказчикъ.

Впрочемъ, подъ этимъ дождемъ легко заговорить о водѣ ни къ селу, ни къ городу.

Закройщикъ заинтересовывается. — Какъ же голубая? А если въ стаканъ набрать?

— Въ стаканѣ чуть замѣтно, — говоритъ приказчикъ, — а море голубое и дно прозрачное.

Онъ, кажется, мечтаетъ объ солнцѣ и объ югѣ.

— Въ нашемъ Ростовскомъ уѣздѣ, — сообщаетъ закройщикъ, — купцовскій поселокъ, собственно нашъ, мелкаго народу, на купленныхъ участкахъ, девяносто дворовъ, очень старательныя семейства. Я тоже купилъ десятину. Построю домикъ получше. Не въ своемъ селѣ, — никто завидовать не станетъ…

… — Вамъ бы соединиться вмѣстѣ, — говоритъ приказчикъ.

— Какъ же соединиться? Мы разнаго общества.

— Корпоративно, — говоритъ приказчикъ съ запинкой.

— Какъ вы сказали?

Приказчикъ хотѣлъ сказать кооперативно. Онъ начинаетъ съ нѣкоторымъ усиліемъ, но довольно понятно, объяснять преимущества сельско-хозяйственной коопераціи.

— Данія, можетъ, на многіе милліоны обогатѣла отъ этого, — сообщаетъ онъ въ подтвержденіе.

— А это не соціальное? — спрашиваетъ закройщикъ.

— Храни Богъ. Соціальное это отрицаніе собственности, а это паевое. Наличная выгода… Напримѣръ, вы закройщикъ портняжнаго цеха. Но вы бы могли соединиться съ другими портными и завести большое дѣло.

Закройщикъ прикидываетъ въ умѣ.

— У насъ это не пойдетъ, — рѣшаетъ онъ. — Дѣла не такія. То есть даже у Схефальсовъ въ большомъ магазинѣ каждый день триста рублей убытку, а у нихъ капиталы. Намъ крупные торговцы завернутъ такого бойкоту…

На палубѣ съ лѣвой стороны стоитъ дьяконъ въ парусиновомъ подрясникѣ. У него злое лицо и узкая борода, мочальная съ просѣдью. Онъ ѣдетъ изъ Твери въ село Кимры.

— У насъ въ Кимрахъ народъ трезвый, богобоязненный, — разсказываетъ онъ, — правильно живутъ, ихъ нельзя притѣснять, — у нихъ ножики.

— Какіе ножики?

— Сапожные ножики, сапожникъ всегда съ ножомъ, — объясняетъ дьяконъ. — Есть люди такіе, наступательные… Противъ вѣры и противъ власти. Пагубныя души… Они въ Кимры не смѣютъ придти. Тамъ ихъ ножомъ.

— Что вы такое говорите?!