Том 9

— Да.

— В кофе себя не ограничиваете?

— Нет.

— Чай тоже пьете?

— Да.

— Едите что попало и как попало?

— Да.

— Пьете на ночь два стакана горячего грога?

— Да.

— Ну вот, теперь вы сами видите, что мешает лечению. Так вам не выздороветь. Придется вам немного сократиться; умерьте свой аппетит на несколько дней.

— Не могу, доктор.

— Это почему?

— Не хватит силы воли. Я могу совсем от всего отказаться, но урезывать себя я не в силах.

Доктор ответил, что попробуем хоть так, и обещал зайти на следующий день и снова наняться моим прострелом. Но он сам заболел в не зашел; впрочем, он был мне уже не нужен. Двое суток я не ел и не пил ничего вредного; вернее, я вообще ничего не ел, а пил только воду, — и к концу вторых суток избавился от своего прострела. Я был совершенно здоров и, возблагодарив всевышнего, вновь принялся за прежнее.

Такой способ лечения показался мне стоящим, и я рекомендовал его одной даме. Она таяла день ото дня и под конец дошла до такого состояния, когда ей уже не помогали никакие лекарства. Я сказал, что за неделю поставлю се на ноги. Мои слова подбодрили ее и окрылили надеждой, но она согласилась во всем меня слушаться. Тогда я посоветовал ей на четыре дня бросить курить, сквернословить, пить и объедаться и обещал, что она тотчас выздоровеет. Не сомневаюсь, что так бы оно и было, но больная оказала, что не может бросить пить, курить и сквернословить, потому что никогда ничем таким не занималась. Вот так штука! Она не позаботилась вовремя запастись дурными привычками, у нее их не было. Теперь, когда они могли ей пригодиться, их не оказалось. Ей не на что было опереться. Она походила на тонущее судно, не имеющее балласта, и ей нечего было выбросить за борт. Да, какие-нибудь две-три дурные мелкие привычки, наверное, спасли бы ее, но она была моральным банкротом. Обзавестись такими привычками в молодые годы ей помешали родители — невежественные люди, хоть и вращались в лучшем обществе; а теперь было уже поздно. Какая жалость, право; но чем я мог помочь? О таких вещах надо думать смолоду, иначе на старости лет вам нечем будет бороться с болезнями.

В юности я давал себе всяческие зароки, но, как я ни старался их выполнить, мне это не удавалось; а все потому, что я не уничтожал корень дурной привычки — желание; не проходило и месяца, как я сдавался. Однажды я попытался ограничить одну из своих привычек. Поначалу дело шло неплохо. Я дал зарок выкуривать веет одну сигару в день: я приберегал эту сигару до позднего вечера и уже тогда наслаждался вовсю. Но желание преследовало меня каждый день, с утра до вечера; через неделю я стал искать сигары побольше тех, что курил обычно, потом еще большего размера. А через две недели я уже курил сигары, специально для меня сделанные — невероятной величины. Однако я и на этом не успокоился. Через месяц моя сигара выросла до таких размеров, что могла бы заменить мне трость. Наконец, поняв, что, ограничивая себя одной сигарой в день, я не достигаю цели, я плюнул на зарок и вновь обрел свободу.

Но возвратимся к молодому канадцу. Он жил на «месячном содержании». Я в жизни о таком не слышал, да и не знал, что так бывает. Пассажиры объяснили мне, что это значит. В Англии и Канаде высокопоставленные семьи не отказываются от своих беспутных отпрысков, пока есть хоть какая-нибудь надежда их исправить; но окончательно убедившись, что оболтус безнадежен, они выпроваживают его куда-нибудь подальше, с глаз долой. Грузят его на пароход, выдав деньги на путевые расходы не ему, а судовому казначею, — а на месте назначения его ждут деньги, присланные на его содержание. Не бог весть какая сумма, но достаточная, чтобы протянуть месяц. И эту сумму он получает ежемесячно. Человек на «месячном содержании» первым делом вносит плату за квартиру и стол — об этом всегда позаботится его квартирный хозяин, — оставшиеся деньги он прокучивает за одну ночь, а потом скулит, изнывая от тоски и безделья, пока не придет очередной чек. Жизнь, как видите, незавидная.

Говорили, что на пароходе он не единственный шалопай на «месячном содержании». Таких было еще двое, — во всяком случае, уверили, что это так. Только на канадца они не походили; им недоставало его опрятности, джентльменских манер, его ума, решительности, великодушия и благородства. Один из них — паренек лет девятнадцати — двадцати — совсем опустился, судя по его внешнему виду и поведению. По словам этого молодого человека, он был отпрыском герцогского дома в Англии; для своего спокойствия родные отправили его в Канаду, там он попал в беду н теперь его отсылают в Австралию. Он сказал, что титула у него нет. В остальном он был скуп на правду. Приехав в Австралию, он первым делом угодил за решетку, а на следующее утро на допросе в полицейском участке объявил себя графом, но доказать этого не мог.

Глава II КАК ПОСТУПИЛ БЕДНЯГА БРАУН

Когда не знаешь, что сказать, говори правду.

Новый календарь Простофили Вильсона