Том 9

Женщина в шали. Моего мужа убили в сентябрьскую резню. Убийцы будут прокляты, я знаю. Кровь их задушит. Я видела, тогда ночью они воткнули в землю факелы, сидели на трупах и пили водку, сыпали в нее порох. У них были черные, ужасные лица, этого забыть нельзя.

Дантон. У них были черные лица?

Женщина в шали. Они все будут прокляты. Будь проклят их вождь, чудовище!

Дантон. Кто, кто?

Женщина в шали. О, вы знаете его имя. Он, как сатана, простер крылья в те дни над Парижем.

Дантон. Вы уверены, что сентябрьскую резню устроил Дантон?

Женщина в шали(останавливается, глядит на него дико, с глухим криком отшатывается). Дантон!

Она скрывается за деревьями, он уходит за ней. Появляются Камилл и Люси.

Люси. Он опять с какой-то женщиной.

Камилл. Все эти дни у него жуткое влечение к женщинам. Он сажает их на колени, рассматривает руки, шею, лицо, глаза, он точно согревается их теплотой. Посмотри, как он тяжело ступает. Как согнуты его плечи. В нем какое-то страшное оцепенение.

Люси. Я люблю тебя, как никогда, Камилл. Я люблю тебя до слез, до отчаяния. Мне страшно, мне страшно.

Камилл. Люби, люби меня, моя Люси. Мы никогда не разлучимся – ни здесь, ни там. (Он целует ее.)

Люси. Солнце мое, жизнь моя!

Входит Л а к р у а.

Лакруа. Где Дантон? Заседание началось. Все кончено, черт возьми. Я предупреждал, он медлил, пьяница, обжора! Все кончено. Отдан приказ об аресте Дантона, меня, вас, всех… Сегодня ночью должны арестовать четырнадцать человек. Пойди и сказки ему. Я иду домой, наплевать, – смерть так смерть!

Люси падает без чувств.

Занавес

Картина седьмая

Там же. Вечер. Бульвар освещен светом фонаря. Сквозь деревья виден закат. На скамье сидит Дантон. Между деревьями появляется Луиза.

Луиза. Это я, не бойся. (Садится около него.) Они никогда не посмеют поднять на тебя руку.

Дантон. Я не боюсь, я сижу спокойно.

Луиза. Сейчас была у Люси. Бедняжка плачет, умоляет Камилла пойти к Робеспьеру. Ведь они школьные товарищи. Робеспьер крестил у них маленького. Боже, мне кажется, все это – сон.

Дантон. Да, все это – сон.

Луиза. При мне пришел к ним какой-то незнакомый, сказал, что тебя ищут повсюду, по всему Парижу. Уедем.

Дантон. Я не хочу прятаться. Не бежать же мне за границу. Луиза, сейчас спускалось солнце, и моя тень протянулась до конца бульвара. Я долго глядел на эту красноватую тень. Вот истинный размер моего тела. Куда же мне прятаться? Когда человек вырастает до таких размеров, он должен стоять неподвижно. Ты говоришь – сон. Как странно, я весь оцепенел, – так бывает во сне, я весь точно пророс корнями. Когда я иду, мне трудно отдирать подошвы от земли. Мне хочется только одного: лечь на землю и заснуть. Да, Люлю, нельзя отвратить нож гильотины: если назначено ему пасть, он упадет на мою шею.

Луиза. Да хранит тебя пречистая матерь божия! Молись, молись со мной. Твой разум потемнел.

Дантон. Когда я был маленьким, мы с матушкой становились на колени перед кроватью и молились о нашей семье, об урожае, о хромом нищем, о короле. О чем мне сейчас молиться? Я уйду в темноту, в вечную тылу. И там я не хочу ничего ни помнить, ни о чем не сожалеть. Вот сладость смерти: забыть все.

Луиза. Ты же любишь меня хоть немного? Зачем ты отталкиваешь мою руку? Я не хочу разлучаться.

Дантон. Меня тяготят воспоминания. Их с каждым днем все больше. Сначала они шли в одиночку, теперь бредут в моем мозгу целыми толпами. Я слышу их страшные шаги, Луиза. Это кочевые орды воспоминаний. До твоего прихода я сидел и внимал, – улицы затихали, зажигались огни. Стало так тихо, что я слышал биение моего сердца. Понемногу все громче, все торжественнее шумела кровь в моих жилах. Ее шум походил на глухой ропот толпы. Я различал в ее таинственном шуме бешеные вопли, крики, лязг стали. Я различал, как завывали голоса в моей крови: сентябрь, сентябрь! Зачем он протягивает ко мне окровавленные руки?

Луиза. Разве ты забыл, – республика была на краю гибели.

Дантон. Да, да, я спас республику.

Луиза. Враги наводнили границы, двигались к Парижу.

Дантон. Да, да, герцог Брауншвейгский и прусский король двигались к Парижу.[36]

Луиза. Париж был наполнен заговорщиками и предателями. Никто не мог удержать народ от кровавой расправы. В сентябре ты один взял на свою совесть спасение Франции.

Дантон. Пять тысяч ни в чем не повинных стариков, женщин, детей было зарезано в тюрьмах. Кто выдумал, что для спасения человечества нужно залить его – его же кровью. Я не верю более ни в себя, ни в тебя, ни в день, ни в ночь, ни в правду, ни в ложь! Луиза, спаси меня.