Воропай преклоняет колено, целует полу его кафтана.
Воропай. Истинно ты щедр и велик, пресветлый государь.
Иван
Воропай уходит. Иван останавливается посреди палаты, нахмурясь, усмехается. К нему подходит Малюта.
Опять приступил когтями рвать мою совесть, рыжий…
Малюта. Он тебе не друг. Он недруг… Ты ему святыню отдал…
Иван. Нет, я ему святыни не отдавал… Щепа как щепа… За обман — бог простит… Константину и его людям пришли завтра столетнего меду бочку… Шляхта из-за меня саблями сечется, слышал? Не откажемся, коли выберут в польские короли… Королей-то у них выбирают, слышь, как у нас губных старост[223] да целовальников…[224] А, Константин, Константин, двуликий Янус…[225] Нет… Ни за литовский княжеский стол, ни за польскую корону — равно Ливонии им не отдам.
Малюта. Опять хлопоты с зятем твоим, с принцем датским Магнусом, – топчется около Ревеля, не может его взять, а вернее, не хочет. Просит еще денег и войска в подмогу, а сам тайно ссылается со свейским королем.
Иван. Кому известно это?
Малюта. Мне известно.
Иван. Еще что?
Малюта. Годунов говорил со мной о Ваське Шуйском, – что де Васька многое знает и хочет быть полезен…
Иван. Еще что?
Малюта молчит.
Завтра потолкуем. Спать хочу. Светает.
Малюта. И то бы лег спать, чем в окошко глядеть на голубей… Иван Васильевич, борода-то уж с проседью. Ты думаешь — никто не видит, как ты чуть свет тайком пробираешься в Успенский собор?.. Стража отворачивается, люди с дороги окорачь лезут со страху… Как ты греха не боишься? Душа у тебя бездонная, что ли?
Иван. Будешь за мной тайно следить — убью своими руками…
Малюта. Ты велел мне правду говорить, – терпи…
Иван
Малюта. Ах, боже мой, боже мой…
Появляется Басманов, приседает, чтобы стащить с него сапоги.
Басманов. Да ничего я с ним не сговаривался… Пойдем, если хочешь.
Иван. Куда — пойдем?
Басманов. Ах ты, господи…
Иван. В Успенский собор на голубей глядеть?
Басманов. Ну да, на голубок…
Иван. Ты меня к ней подвел, ты мне на нее указал, отравил мое сердце… Искуситель…
Басманов. Государь, чего маяться-то. Э-ва, – полюбилась чужая жена… Мы все твои… Мигни, приведу, хоть сейчас.
Иван
Басманов. Да ее жа… Она, чай, уж там, у ранней… А князь Афанасий, пьяный, спит здесь, на Опричном дворе… Самое удобное…
Иван. Молчи, молчи…
Басманов. Да государь жа, не стоит она твоих мук… Приведу, ей-ей… Ломаться станет — припужаю… Султан нам фиников прислал — финиками ее заманю. Сдастся. Я здесь — лавку еще одну приставлю, постель помягче приберу, – пошалишь с ней, успокоишься…
Иван. Напугаешь ее, искусишь, – и придет краса моя?
Басманов. Ей-ей, придет, – бабы все одним лыком шиты.
Иван. Придет краса моя… Горе ей тогда. Ах, горе мне будет!.. Не верю тебе, пес желтоглазый… Не придет она сюда… Грозить будешь, – обомрет, упадет, умрет — она же, как яичко голубиное в пуховом гнезде… А у меня — клочья седые… Не любит меня, не хочет… Афонька, пьяный, ей люб…
Басманов. Вот наказанье привязалось!.. Хочешь, с Афонькой Вяземским поругаюсь, зарублю его?
Со вдовой легче справишься… Ладно? А то приворотного зелья достану, ей-ей… Вели.
Иван. И приворотным зельем не хочу ее неволить. Скажи лучше, как жало вырвать из сердца? Плачу, душу разверзаю перед рабом последним, – не стыдно ли? Дай простой кафтан, колпак, плат темный — лицо закрыть. Постою около нее. Она вздохнет, молясь, я вздохну, она припадет, я припаду… Она глаза на купол поднимет, я загляжусь на нее… Не испугаю, чай, уродством-то моим?
Картина четвертая