Том 8. Рваный барин

– Хорошо, хорошо… – слышался нетерпеливый голос отца. – Завтра приготовишь чертежи… Две арки и четыре щита! Ну, ты видал хоть раз-то, как их надо делать?

– Видал-с… – как-то затаенно отвечал тихий голос. – Только я вам пущу не такие… Я вам такие пущу…

– Чтобы вид был! Понимаешь? Вид! – возвышал голос отец.

– Увидят-с… – загадочным тоном отзывался Василий Сергеич. – Вы только дозвольте мне развернуться! Все они будут у меня говорить-с.

– Что-о? Это как такое – говорить?

– Говорить-с!.. Без слов, а будут-с говорить! Вам Иван Михайлыч всегда чертежи делал… господин архитектор?

– Ну, да… Хороший архитектор… А что?

– Они, действительно, строят дома для квартир, а только ихние дома молчат-с… А надо так строить, чтобы здание говорило! Как вот все равно статуя или картина-с… Ну, ладно, ладно… Ты только не подведи. Значит, завтра чертежи принесешь…

– Будут готовы.

Дверь отворилась, и вышел Василий Сергеич, вытирая лицо красным платком. Заметив меня, он радостно сжал мое плечо, потряс и ничего не сказал. В эту минуту он был, должно быть, счастлив.

В тот же день, вечером, был у нас дядя. Позвали также и Василия Васильича. Дядя пенял, что «такое дело» доверили человеку с улицы. Дядин приказчик прикладывал руку к груди и заверял, что не может поручиться ни за что.

– Выйдет скандал, выйдет! – предупреждал дядя.

– Не поручусь, сомнительно-с… – твердил дядин приказчик, изгибаясь всем своим плотным корпусом и издавая свистящий звук – ссс… – Конечно-с, он мой земляк и бедный человек, но при таком деле-с сомнительно…

– Ты же говорил, что он по разным художествам?! – кричал отец.

– Верно-с, но такая работа серьезная-с… Не поручусь… Кончилось тем, что отец хлопнул дверью и ушел в кабинет.

И опять я все-таки ничего не понял. Я чувствовал только, что готовится что-то важное и тревожное, чего-то боятся… Даже скандал может быть… Я поделился новостями с Васькой.

– Должно, балаган ставить будут, – решил он. – И меня захвати, ежели пойдешь! Ваш ведь балаган-то будет… А?

Дворник Степан открыл нам глаза.

– Не балаган! – сказал он, сплевывая через зубы. – Ли-минация будет для торжества… Вот рваный-то барин и нанялся… Дела-а!.. – покрутил он головой.

V

На следующий день, после обеда, только что мы с Васькой устроились на телеге, чтобы сопровождать нашу кухарку полоскать белье на речку, в ворота вошел торопливой походкой Василий Сергеич, держа под мышкой что-то, завернутое в газету.

– Это что у вас? – спросил я.

Он хлопнул меня по лбу и сказал загадочно:

– Ар-хи-те-кту-ра!..

Слово было непонятное, но дворник Степан сейчас же объяснил:

– Такое строение… на бумаге…

На речку я не поехал. Я вошел в кабинет и присел в уголок на диване. Отец сидел за столом и разглядывал большие синие листы приятно похрустывавшей бумаги. Василий Сергеич стоял, наклонившись и то и дело вытирая лысину красным платком. Пот катился градом с его сильно осунувшегося лица. На спине парусинного пиджака темнели две мокрые полоски. Его пальцы, указывавшие что-то на синих листах, дрожали. Дрожал и голос.

– Гм… Та-ак… – невнятно говорил отец, разглядывая листы. – А это что?

– А это… это… гм… тут крылья… Он сейчас в охру, под желтое пущен и вида, конечно, не имеет, но в ночи будет в самый раз… в золото будет ударять, как животрепещущий. А вот тут-с, видите, видите, полоски потемней пущены, так это перышки… В ночи переливать будут-с…

– Гм… Перышки? Да где ж они? – спрашивал отец.

– Перышки-с… Они объявятся при огнях… и затрепещут… Будьте покойны-с… Это всех поразит, и будет благодарность. Это все со смыслом пущено. А это, извольте взглянуть, снопики-с… снопы-с… Труд означает народный, всей России… Сердцу будет говорить. А тут вот васильки будут пущены… Огни у меня показаны в особом списке, по буковкам… Уж я сам все на местах распланирую…

Он рассказывал долго и подробно и все чего-то боялся. Рассказывал и украдкой взглядывал на отца.

– Гм… Занятно… – и отец хлопнул его по спине. – Ишь, взмок даже. И откуда все это у тебя?

Василий Сергеич пожал плечами и улыбнулся. Я видел, что все идет как по маслу.

– Из головы-с… – Он приложил руку к груди и выпрямился. – Дозвольте вам одно слово сказать! Дозвольте!

Отец поднял голову и смотрел на него. Василий Сергеич стоял в знакомой мне позе Наполеона.

– Что такое? – спросил отец.

– Вы строитель и берете подряды, – начал Василий Сергеич торжественным тоном. – Вы могучий человек на эти Дела! А я человек в безвестности… Меня даже в хорошие Дома не пускают по моему виду и костюму и даже… травят собаками… А у меня… у меня… есть такое… что может много облегчения произвести…

– Что-о? – спросил отец. – Какое облегчение?

– Вот как-с… – почти шепотом и даже оглядываясь, продолжал Василий Сергеич. – Я изобразил такое, что которые будут смотреть и проникаться, могут получить утешение скорбей…

Отец смотрел на Василия Сергеича, не понимая, о чем говорит он.