Том 8. Прощеное воскресенье

– Какие твои годы, Нюся? Срам! Мы, считай, почти ровесницы – тебе пятьдесят семь, мне сорок три. У нас с тобой всего четырнадцать лет разницы. Как у меня с моей младшей сестренкой Сашенькой. Сейчас ей двадцать девять – взрослая женщина. Так что мы и с тобой, и с ней, считай, бились, бились – поравнялись. Вот так она, жизнь, летит и смазывает всех в одну кучу, меняет все представления, в том числе и о возрасте. Слушай, Нюсь, а собаки к чему снятся?

– А тебе приснилась?

– Приснилась.

– Кобель?

– Вроде.

– Друг объявится.

– Откуда ему взяться? Разве доктор Франсуа?

– Ни, не дохтур, а натуральный мужчинка для тебя интересный.

– У меня даже следы остались на плечах от его лап. Как это может быть, Нюся?

– Мнительна ты, вот и остались.

– Ничего я не мнительная. Оттого, что мне сон приснился, не могли же остаться следы на плечах? Вот, посмотри, – и Мария спустила платье с левого плеча.

– Тю! Синячок, як хто поцуловав крепенько, – удивленно сказала тетя Нюся. – Ты или стукнулась, где – не помнишь, или сон в голове прокрутила так, шо на плечах аж отметинки. Мнительна ты, Маруся, пий чай. Тоби со сливками?

– Со сливками. А дурочку из меня не делай. Нигде я не стукалась, я бы вспомнила.

Фунтик терпеливо сидел у порога. Тетя Нюся давно его выгуляла и накормила. А на пороге он сидел просто так, без особых надежд, ему нравилось быть в компании, хоть и сбоку припека.

– С утра дожжина собирався, може, кое-где по Парижу и покапав, а счас нибо расчистилось. Гарный денек. Светлый.

– Есть в осени первоначальной
Короткая, но дивная пора,
Весь день стоит как бы хрустальный,
И лучезарны вечера, —

продекламировала Мария.

– Шо?

– Поэт так написал, Федор Тютчев.

– Правильно написав: хрустальны, – подтвердила тетя Нюся. – Пошла бы куда-нибудь прогуляться!

– Точно. Схожу на Монмартр, но без Фунтика.

– Хорошо, мы сами, а, Хвунт?

Фунтик приветливо вильнул хвостом и преданно посмотрел на тетю Нюсю – он понял, что остается в ее распоряжении.

Мария давно знала, что Фунтик понимает несколько десятков русских слов, десятка два украинских, десяток французских, то есть он безусловный собачий полиглот. Сам доктор Франсуа подтверждал компетентность Фунтика, а он ведь был настоящий ученый-лингвист. Больше всех пес, конечно же, любил Марию Александровну, на втором месте у него был доктор Франсуа, которого он хорошо помнил еще по Тунису, а на третьем – тетя Нюся. Все остальные были вне пьедестала почета, и отношение к ним зависело от сиюминутных привходящих обстоятельств. Например, к молоденькой консьержке он относился с симпатией, а к ее мужу, от которого частенько попахивало вином, с отвращением и всегда брезгливо чихал при виде этого рослого мужчины, одновременно исполнявшего в доме обязанности электрика, сантехника, водопроводчика и истопника.

Мария любила Монмартр с его художниками, писавшими портреты с натуры. Рядом с мастеровитой халтурой там нередко попадались и живые, талантливые работы. Общение с художниками всегда привлекало Марию. Хотя общаться она предпочитала молча, одними глазами и душой, всегда готовой приоткрыться навстречу свежему дуновению подлинного. Но сейчас, собираясь на Монмартр, она думала вовсе не о художниках, а о том, как ей одеться.

Богато нельзя – сразу облепят те же художники с просьбой запечатлеть ее для веков. Бедно тоже не получится, хотя бы потому, что нет в ее гардеробе ничего плохонького. Перебрав десяток вариантов, она остановилась на простой, но далеко не простоватой клетчатой юбке – серым по серому, на белой блузке и длиннополой шерстяной кофте, которую связала для нее из верблюжьего пуха на туарегской стоянке Уля. Кофта была очень легкая, очень теплая, серая с более светлыми подпалинами – словом, такая, что не бросалась в глаза. Чтобы было удобно ходить по мощенному булыжниками монмартрскому холму, она надела черные туфли на низком каблуке – хорошие черные туфли хороши к любому наряду. Хотела подушиться своими любимыми духами «Шанель № 5», но только мазнула чуть за ушами и ямочку под шеей, – духами должно пахнуть от женщины едва-едва, а не как в парфюмерном магазине, это ей еще мама говорила, когда Мария только-только заинтересовалась парфюмерной продукцией.