Том 8

Через десять минут Джип в сопровождении дочери и Оссиана вышла на обычную вечернюю прогулку. Но пошли они не наверх, к холмам, как всегда, а в сторону реки, к тому месту, которое у них называлось «пустошью». Это были два покрытых осокой луга, разгороженные насыпью, на которой росли дубки и ясени. У перекрестка, где сходились луга, стоял старый каменный сарай с проломом! в стене, который зарос плющом до самой тростниковой крыши. Это место, затерянное среди полей пшеницы, лугов и буковых зарослей, казалось, жило какой-то собственной жизнью; его любили звери, птицы, и маленькая Джип недавно видела здесь двух зайчат. На дубе с еще негустой листвой сидела кукушка и куковала; они остановились и смотрели на серую птичку, пока та не улетела. Птичий гомон среди безмятежного покоя, золотисто-зеленые листья дубков и ясеней, выглядывающие из травы полевые цветы — болотная орхидея, сердечник, кукушкин цвет — все это наводило Джип на размышления: как непостижим тот дух, который кроется за плотью природы, за этой прозрачной улыбкой жизни, то и дело угасающей и снова возникающей из небытия! Пока они стояли у сарая, какая-то птица пролетела над ними, делая широкие круги и пронзительно крича. У нее был длинный клюв и острые крылья, казалось, птицу тревожило их присутствие. Маленькая Джип сжала руку матери.

— Бедная птичка, правда, мам?

— Да, детка. Это каравайка. Может быть, ее друг ранен.

— А что такое друг?

— Птица, с которой она живет вместе.

— Она боится нас?

— Давай пойдем, посмотрим, что с ней приключилось.

Каравайка все летала над ними с пронзительным криком. Маленькая Джип предложила:

— Мам, давай поговорим с ней. Мы ведь не хотим ее обидеть, правда?

— Конечно, нет, милая. Но боюсь, что бедная птичка совсем дикая. Попробуй, если хочешь.

Нежный голосок маленькой Джип присоединился к крикам каравайки, таким жалобным в тихом спокойствии вечера.

— О, гляди! — сказала Джип. — Она опускается к самой земле — у нее там гнездышко. Не станем подходить, хорошо?

Маленькая Джип отозвалась приглушенным голосом:

— Там у нее гнездышко.

Они тихонько отошли к сараю, а каравайка все летала и кричала у них за спиной.

— А нам хорошо, мам: наш друг ведь не ранен, правда?

Джип ответила, вздрогнув:

— Да, дорогая, нам очень хорошо. Ну, а теперь пойдем пригласим дедушку к нам обедать.

Маленькая Джип запрыгала. Они спустились к реке. Уинтон уже два года жил в гостинице у реки. Он отказался поселиться вместе с Джип — он только хотел всегда «быть под рукой», когда понадобится ей. Он вел простой образ жизни в этой простой сельской местности: ездил верхом с Джип, когда Саммерхэй оставался в Лондоне, размышлял над тем, как укрепить положение дочери, посещал фермеров и, наконец, подчинил себя целиком прихотям маленькой Джип. Его внучке уже пора было начать учиться верховой езде момент, в некотором роде священный для человека, жизнь которого была почти лишена смысла без лошадей. Глядя на отца и маленькую Джип, которые шли, держась за руки, Джип подумала: «Отец любит ее не меньше, чем меня».

Обедать в одиночестве в гостинице было сущим наказанием для Уинтона, хотя он тщательно скрывал это от Джил; поэтому он охотно принял их приглашение.

В Красном доме, кроме рояля, не было ни одной из вещей, которые окружали Джип в доме мужа. Здесь были белые стены, мебель старого дуба, висели репродукции с любимых картин Джип. Отношения с Саммерхэем сложились у Уинтона хорошие, но ему было приятнее всего оставаться с дочерью наедине. В этот вечер он был особенно доволен — с некоторого времени она казалась ему какой-то необычно печальной и рассеянной.

— Мне хотелось бы, чтобы ты больше встречалась с людьми, — сказал он.

— О, нет, отец!

Увидев ее улыбку, он подумал: «Нет, это не «зелен виноград». В чем же тогда дело?»

— Ты ничего не слышала за последнее время о Фьорсене?

— Нет, ничего. Кажется, он снова выступает в Лондоне в этот сезон.

— Ну и пусть его… — «Значит, и это ее не волнует! Но что-то тут все-таки есть». — Я слышал, Брайан делает успехи. Мне говорили о нем на прошлой неделе как о наиболее обещающем молодом кандидате во всей адвокатуре.

— Да. Он прекрасно работает. — Уинтону почудился подавленный вздох. Как по-твоему, отец, Брайан очень изменился с тех пор, как ты его знаешь?

— Пожалуй, он стал чуть менее веселым.

— Да. Он разучился смеяться.

Эти слова были сказаны ровным, тихим голосом, но они поразили Уинтона.

— Трудно сохранить способность смеяться, — ответил он, — когда день за днем приходится выворачивать наизнанку людей, большинство которых — дрянь.

Шагая домой при лунном свете, он снова вернулся к своим мыслям и пожалел, что не поговорил с ней начистоту. Надо было сказать: «Послушай, Джип, ты всерьез беспокоишься насчет Брайана? Или, как многие люди, сама придумываешь себе неприятности?»