Том 7. Последние дни

— Ну хоть по две копеечки еще пристегните.

— По две копеечки пристегну, извольте. Сколько их у вас?

— Всего наберется семьдесят восемь…

— Семьдесят восемь, семьдесят восемь по тридцати за душу, это будет… — быстро подсчитал Чичиков, — это будет двадцать четыре рубля девяносто шесть копеек!

И, достав бумажник, он стал отсчитывать деньги…

Эп. 26.

«— …Неожиданно приобретя у Плюшкина около двухсот душ, — говорит автор, — герой наш в приятном расположении возвращался в город, но по дороге решил подкрепиться и завернул в придорожный трактир. Здесь должно заметить, что многие господа большой руки пожертвовали бы половину своих имений, чтобы иметь такой желудок и такой аппетит, какой изволил иметь наш Павел Иванович Чичиков…»

На этих словах: трактир. Он стоит на пригорке, почти у самой столбовой дороги. По виду своему это что-то вроде русской деревенской избы, несколько в большем размере. У трактира, около длинной коновязи, полураспряженная чичиковская тройка. Чубарый, гнедой и каурая пристяжная с удовольствием едят в деревянной кормушке овес; кучер Селифан, устроившись в бричке, закусывает луком, солью и черным хлебом, а хозяин их сидит за столом в трактире и с завидным аппетитом, о котором именно в этот момент будет говорить автор, доедает поросенка с хреном и сметаной. Стук колес подъехавшего экипажа отвлек его от поросенка, и, выглянув окно, он увидел подъехавший к трактиру старый тарантас, запряженный какой-то длинношерстной четверней с порванными хомутами и веревочной упряжкой.

Из тарантаса первым выскочил (знакомый уже нам) Ноздрев в архалуке, за ним вылез высокий белокурый господин в венгерке с трубкой…

— Водка сеть? — войдя в трактир, громко спросил Ноздрев.

— Есть, барин. Как не быть, — ответила старуха-хозяйка.

— Какая у тебя?

— Анисовая.

— Ну, давай рюмку анисовой.

— И мне рюмочку, — вежливо попросил белокурый спутник.

Вдруг Ноздрев заметил сидящего у стола Чичикова.

— Ба! Ба! Ба! — вскричал он и, расставив широко руки, двинулся к нему.

— Какими судьбами? Куда ездил? — бесцеремонно обнимая Чичикова, спросил он и, не дожидаясь ответа, продолжал:

— А я, брат, с ярмарки? Поздравь! Продулся в прах! Вон на обывательских приехал. Такая дрянь, что насилу дотащился! А это зять мой, Мижуев, — обернувшись, показал Ноздрев на белокурого… Чичиков вежливо поклонился, на что Мижуев ответил тем же.

— Мы с ним все утро говорили о тебе, — не останавливаясь, продолжал между тем Ноздрев. — Смотри, говорю, если мы не встретим Чичикова… Эх, брат, если бы ты знал, как я продулся. Ведь на мне нет ни часов, ни цепочки, все спустил…

Взглянув, Чичиков точно увидел, что на нем не было ни цепочки, ни часов.

— Но зато как покутили! Ох и кутили! — воскликнул Ноздрев. — Веришь ли, что я один в продолжении обеда семнадцать бутылок клико-шампанского выпил.

— Ну, семнадцать ты не выпил, — заметил ему Мижуев.

— А я говорю, что выпил!

— Ты что хочешь можешь говорить, но ты и десяти не выпьешь.

— Хочешь об заклад, что выпью!

— К чему же об заклад?

— Ну, поставь свое новое ружье.

— Не хочу.

— Да ты поставь, попробуй!

— И пробовать не хочу…

— Да был бы ты без ружья, как без шапки… — захохотал Ноздрсв.

В этот момент хозяйка поднесла на подносике две рюмки анисовой. Выпив их залпом одну за другой, Ноздрев крякнул и спросил Чичикова:

— Ты куда ездил?

— Да тут, к человеку одному.

— Едем ко мне.

— Не могу, дела в городе.

— Врешь! Пари держу, врешь! Едем! — настаивал Ноздрев. — Тут всего верст пять, духом домчимся!

— Ну что ж, изволь… — немного подумав, согласился Чичиков. — Но, чур, не задерживать, — добавил он.

— Эх, Чичиков! — обнимая его, радостно вскричал Ноздрев. — Люблю тебя, скотовод ты этакий, свинтус!.. Ну, поцелуй меня!..

Эп. 27.

Столовая. У Ноздрева. Вечер, но еще светло. В столовой хаос. Полупустынно. Одна стена выбелена, другие грязные, пол забрызган известью и краской. В стороне у раскрытого окна высокие деревянные козлы, около козел ведра с краской, кисти. Столовую соединяет с гостиной широкая арка, за аркой на стенах видны сабли, ружья, кинжалы.

У одной стены столовой стоит дешевая уличная шарманка, горка, шкап, у другой — большой диван, около дивана круглый стол с остатками еды и большим количеством бутылок. Под столом и около стола ползают и бегают щенки всевозможных пород. Действие начинается тем, что Ноздрев (он в одном халате с раскрытой грудью, на которой видна черная борода) наливает бокалы и поет двусмысленный куплет какого-то водевиля… Чичиков, мурлыча, ему подпевает… Налив вино, Ноздрев поднимает бокал, чокается и залпом выпивает. Чичиков свой незаметно выплескивает и ставит на стол.

— Вот какая у меня к тебе просьба, — начинает он. — У тебя есть, чай, много умерших крестьян, которые еще не вычеркнуты из ревизий?

— Ну, есть, а что?

Чичиков небрежно:

— Переведи их на мое имя.

Ноздрев, с величайшим любопытством:

— А на что они тебе?

— Да просто так, фантазия…

— Пока не скажешь, не переведу.

— Ну хорошо, — сказал Чичиков и, подойдя к Ноздреву, объяснил: — Мне это нужно для приобретения весу в обществе…

— Врешь… Врешь… — захохотал Ноздрев.