Том 7. Отцы и дети. Дым. Повести и рассказы 1861-1867

Другим — и гораздо более важным — объектом сатиры в «Дыме» было дворянское общество, вплоть до самых высших его сфер. В письме к М.А.Маркович из Баден-Бадена от 15(27) августа 1862 г. Тургенев писал: «Здесь хорошо: зелено, солнечно, свежо и красиво. Русских много — но всё — высшего полета и потому низшего сорта, — и я их избегаю».

О пребывании русских за границей много писали в начале 1860-х годов. По приведенным в октябрьском номере «Русского вестника» за 1862 г. данным, только в 1860 г. за границу отправилось 275 582 русских. Этой проблемы касался в «Зимних заметках о летних впечатлениях» (1863) Достоевский, в корреспонденциях «Из Парижа» (1863), печатавшихся в газете «День», И. Аксаков, в майской хронике «Отечественных записок» за 1863 г. «Наша общественная жизнь» — Салтыков-Щедрин. В «Игроке» (1866) Достоевского, задуманном, писавшемся и опубликованном почти одновременно с «Дымом», также были изображены «заграничные русские», хотя и в ином ключе, чем у Тургенева (см.: Достоевский,т. 5, с. 399–400).

Помимо группы генералов, которым в «Дыме» уделено особое внимание, Тургенев дал сатирические зарисовки самых характерных представителей высшей знати, либо пользуясь приемом литературной аналогии (Грибоедов, Пушкин, Лермонтов) [301], либо прибегая к памфлету.

Иронией и скептицизмом проникнуто описание гостиной «в одном из первых» петербургских зданий. Некоторые современники Тургенева считали, что здесь изображена «приемная императрицы» (см.: Лит Насл,т. 76, с. 232), у других это описание вызывало ассоциацию с гостиной графини Н. Д. Протасовой (см. примеч. к с. 406).

В романе «Дым» есть еще один объект сатиры — либералы кавелинско-чичеринского тина. В пореформенный период Тургенев уловил тенденцию русского либерализма к сближению с реакционными правительственными кругами и отразил этот процесс в своем романе. Как установила И. А. Винникова [302], в речах баденских генералов о прогрессе и демократии слышатся явные и скрытые цитаты из работ С. Н. Чичерина, напечатанных в начале 1860-х годов (см. примечания к с. 304 и 305).

В то же время, создавая «генеральские сцены», Тургенев, вероятно, учел и художественный опыт своих предшественников. Так, Салтыков-Щедрин сделал сатирические зарисовки деятелей эпохи реформ в «Сатирах в прозе» (1859–1862), в очерках «Наша общественная жизнь» (1864) и др. К категории деятелей, у которых, как и у персонажей Салтыкова-Щедрина, показной либерализм сочетается с внутренним стремлением к незыблемости «основ», к «строгости» и «дисциплине» принадлежат и «три чрезвычайно почтенные мужа < …> в генеральских чинах», беседующие в «Скверном анекдоте» (1862) Достоевского о «возрождении < …> любезного отечества» и о стремлении «всех доблестных сынов его к новым судьбам и надеждам» ( Достоевский,т. 5, с. 5).

Генерал Пралинский в финале «Скверного анекдота» твердит: «Нет, строгость, одна строгость и строгость» ( Достоевский,т. 5, с. 45 и примеч. с. 353), а Вася Чубиков воскликнул: «Дисциплина, дисциплина и дисциплина» ( Салтыков-Щедрин,т. 6, с. 305–306). Таким образом и генерал Пралинский, и Вася Чубиков пришли к тому же выводу, что и «снисходительный генерал», утверждавший: «…дисциплины — дисциплины пуще всего не трогайте…» (с. 303).

Критика различных сторон русской общественной жизни, в том числе и «губаревщины», в «Дыме» содержится в значительной мере в речах Потугина. Именно этот герой высказывает мысли, близкие автору. Правда, впоследствии Тургенев предостерегал от отождествления его взглядов с суждениями Потугина. В беседе с В. В.Стасовым он говорил, что в Потугине стремился «представить совершенного западника»,и поэтому он вышел несколько шаржированным ( Сев Вестн,1888, № 10, с. 148).

Потугин не имеет прототипов. Однако этот образ создавался, вероятно, под впечатлением полемики, развернувшейся между автором «Дыма» и Герценом. Так, в цикле статей «Концы и начала» (1862) Герцен изобразил эпикурейца-западника, сказав, что он за «хорошо сервированную»чечевичную похлебку готов уступить «долю человеческого достоинства, долю сострадания к ближнему» ( Герцен,т. 16, с. 132): Тургенев воспринял это как оценку его собственной общественной позиции, в связи с чем писал 26 сентября (8 октября) 1862 г. Герцену: «…ты в отношении собственно ко мне — не так поставил вопрос: не из эпикуреизма, не от усталости и лени я удалился, как говорит Гоголь, под сень струйевропейских принципов и учреждений; мне было бы двадцать пять лет — я бы не поступил иначе, не столько для собственной пользы, сколько для пользы народа».