Том 7. Это было

«Основы художества» – воистину новая книга об искусстве: она рушит ходячие представления о нем, вскрывает его тайну. И. А. Ильин не спорит с законопослушниками искусства, не опровергает их, – ни древних, ни современных нам, ни – особенно многочисленных – в прошлом веке: Баумгартена, Шеллинга, Шопенгауэра, Гегеля, Верона, Гюйо, Тэна, Канта, Гете, Толстого… Он не бродит в беспочвенных рассуждениях об «Истине, Добре и Красоте» – в этих бескровных «категориях»: он вскрывает, анатом-поэт, духовную ткань искусства, берет образцовые примеры и показывает читателю: смотри, внимай. Он вводит в религию искусства, в служение и радость, творит его символ веры. Читатель смотрит и начинает видеть, и тайна приоткрывается перед ним. Он начинает слышать «звуки небес» и отличать «шарманку». Автор ему внушает, откуда и почему – «шарманка», и в чем от нее спасение. Показывает примерами, что эта «шарманка» ныне особенно криклива, глушит все «звуки».

Эта глава из книги И. А. Ильина – «о кризисе современною искусства» – вызовет раздражение иных: автор не щадит «признанных» и «чтимых», если не выдерживают они его углубленного мерила, его суровой пробы: он скидывает их со счета. Скрябин ли, Пикассо ли. Игорь Стравинский, или Александр Блок, или… – имя никак не звучит ему. «Нравится всем» и «широкая улица» – не указ ему. У него «пушкинское», необоримое мерило: «прямое вдохновенье» или – «необузданное поползновенье»? Служение или – забава только?

«Есть в человеке безмолвная, темная глубина, – говорит И. А. Ильин, – таинственное жилище его инстинкта и его страстей. Там нет слов и мыслей, и произвол дневного сознания там не властен. Именно там укрываются первоначальные, стихийные силы человека, жаждущие простора, но не призванные к власти; по выражению гениального немецкого поэта Эйхендорфа, – „скованные звери, как бы замкнутые в подземелье, мрачно мечтающие о своей первобытной свободе“. И именно там зарождаются и отстаиваются основные содержания человеческой жизни в виде бесформенных глыб и неопределимых, безгранных помыслов. Беспомощно терпя, томясь и страдая, носит человек в своем бессознательном эти силы и вынашивает эти содержания, смутно ощущая в себе их присутствие, но не зная, как к ним подступиться и что с ними начать, не умея их очистить, оформить, взрастить и одухотворить… – и именно поэтому слишком часто сам становясь их слепым орудием и жертвой. Безвластный и неумелый перед ними, человек сам подпадает их власти и вовлекается ими в их самовольные вихри и бури. И только искусство может помочь ему в этой беде, ибо оно создает творческий исход для этих содержаний, перерождая их из глубины, прожигая их духом и облекая их в верные образы, жесты, звуки и слова, вливая, вковывая их в художественную форму. И только религия может окончательно вывести человека из этой беспомощности и этого рабства, давая ему через молитву подлинную и благодатную власть над этими силами».

В этом отрывке (гл. II) – как бы зачаток книги – благовестил об искусстве, как бы исток «священного родника».

Я сказал – вызовет раздражение. Да, вызовет, как все, «против течения».

Современное искусство, за редкими исключениями, выбрасывается ныне наружу из недр души бездуховной, души в хаосе, души-шарманки, и такое искусство – мнимое искусство, ничтожное, опошляющее «искусничанье».

«Это – больные выкрики, несущиеся из разлагающегося бессознательного: это вспышки нечистого опьянения, духовного безволия, немощи и распущенности…» – говорит И. А. Ильин. «…И надо всем этим царит какая-то чувственная возбужденность, нервная развинченность и духовная пустота, – три свойства, все вместе определяющие атмосферу современного „модернизма“ в искусстве».

Связь искусства с жизнью, взаимное их влияние – бесспорны. И. А. Ильин блестяще обнаружил и показал связь такого, больного искусства с нашей жизнью. Распущенность подсознательного явилась предтечею российского разгрома. Первые «бесы» объявились еще задолго до явного разгрома – в «искусстве» нашем. Русское общество давно болело, кричало о своей болезни своим «искусством». Не слышали и не хотели слышать, как скрипит русская «шарманка». А болезнь развивалась, зрела, и вот, окончательно назрела и прорвалась – страшною язвой большевизма.

«Необходимо дать себе отчет в том, – говорит в главе о кризисе современного искусства И. А. Ильин, – в какую духовную смуту, в какие религиозные соблазны вели нас русские предреволюционные поэты, начиная с Александра Блока, Андрея Белого, Вячеслава Иванова и кончая Маяковским и Шершеневичем, писавшим в Москве на стенах Страстного монастыря кощунственный вздор: „Бог отелился!“ – Что все это – искусство или гниение?» – стр. 23.