Том 7. Это было

– И барашка взяли!..

Он нашаривал рукой в рассоле, поймал отонку, цедил рассол через пальцы, вылавливал кусочки…

– Проклятые, все забрали!..

Трясло его лихорадкой, выстукивали дробь зубы.

– Да где ж пшеница?..

Он бегал по казарме, не слыша ветра, натыкался на рассыпанную печку, стукался в дощатую перегородку, словно его швыряло.

– Пшено, куры… – бегали за ним мысли, – скорей забирать надо, сейчас захватят… И самовар ведерный…

Он побежал к двери, но что-то его остановило…

– А где пшеница?..

И вдруг – увидал пшеницу! Текла она по ногам волною, ядреная, золотая, – шелестела. И он утонул в потоке…

– Идут!.. – крикнул над головой голос.

Он очнулся и опять услыхал ветер. Огляделся…

– Убили Сшибка?

И опять заметался по казарме. Схватил мешок со стола, вытряхнул из мешка паяльник, – и позабыл, что надо? Стоял, раздумывая, а ноги бежали к двери.

– Соль надо… самовар ведерный…

Он разыскал отонку и кусочки, сунул в мешок и вспомнил, – что-то еще взять надо? Побежал в теплушку, принес лук, соль и кукурузу…

– Под хворостом все обшарить… прятал! Кур не найти, в кустах посели… светать будет, на пшено подманить надо!

Его уже не держали ноги. Он выпил вина – и вспомнил:

– Было у него вино в подполье!

Он опять побежал в теплушку, по стуку нашел подполье.

– А, проклятый!..

Как раз на твориле лежал Сшибок.

– И тут не даешь! – пнул он ногою Сшибка. – Ста-щим! Он упал на пол, уперся ногами в Сшибка, спиной в перегородку. Не шевельнулся Сшибок.

Мелькнуло – тело, нельзя так с телом!..

– Стерво… колода!.. – сказало ему другое, – сволочи те дознали… бросили, убежали… все дознали!., подыхать швырнули!

Он бешено пинал Сшибка. Не Сшибка, а тех, далеких, которые всё дознали.

– Гуляли, убежали… Подыхай, собака!.. Не подавался Сшибок.

– Чем бы его? – старался понять Безрукий, чем бы отвалить Сшибка. – Черт… улегся… И мертвый, а замучил… а-а, колода!

И вдруг ему осветило, что в подполье-то и лежит пшеница. И понял, чем отвалить колоду.

Он побежал в казарму и разыскал мотыгу.

– Теперь подашься!..

Он всунул мотыгу под колоду, сам подлез под мотыгу, напружил спину… Вывернулась из руки мотыга, и он опрокинулся на Сшибка.

– Не даешь, проклятый!

Он задвинул мотыгу глубже, подсунул под нее коленку, плечом уперся – и передвинул Сшибка. Колодой перевалился Сшибок.

И только теперь разобрал Безрукий, что месяц заглядывает через верх окошка, лежит полосой на печке. Он посмотрел на месяц, – и этот месяц в глубоком небе сказал ему светом что-то. Он поглядел на Сшибка, вспомнил его, живого, и стал креститься…

– Прости, Григорий… Господь видит…

Черным затылком кверху лежал Сшибок, сучил вздутые кулаки, крест-накрест. Яснели они на светлой печке.

Вздутые кулаки, налитые черной кровью, были страшны. Безрукий закрыл кулаки матрасом и стал поднимать творило. Но не за что было ухватиться.

– И кольцо вынул, чтобы неприметно… Ясно было, что здесь и лежит пшеница.

Он старался зацепить ногтями, но творило забухло, и только срывались ногти.

– За топором надо, на задворки?

И увидал мотыгу. Стал защеплять мотыгой. С одной рукой было не способно, мотыга не давалась. Наконец, защепил и поднял. Из черной дыры подполья понесло теплой гнилью.

Вгляделся – черно, ничего не видно. По краям ощупал, – и лесенки не оказалось.

– Огня надо…

Он пошарил в печурке спичек. Не было давно спичек, надо высекать кресалом. Не было ни камня, ни кресала.

– В кармане у него нет ли?

Он поглядел на Сшибка – и не решился. Лег на брюхо, спустил мотыгу, стал шарить по подполью. Переболтал всё подполье – пусто.

– И тут забрали!..

Он перещупал все дно подполья, зацепил за что-то и вытащил рваный войлок. Не было и тут пшеницы!

– Под хворостом… на задворках?

И ему показалось, что стучатся? Он долго слушал…

– Опять… в окошко? Ветер?..

Ломился ветер.

Безрукий закрыл творило.

– Бежать… захватят…

И услыхал сквозь ветер – мяучит кошка? Он и забыл про кошку. Опять охватило жутью.

– Как же теперь… что надо?

Полоска лунного света передвинулась с печки на пол. Черные кулаки опять сучились. Он выбежал из теплушки.

– Что же надо?..

Щелями дымились окна. По казарме носилось с воем, трогало за лицо, кружило. Черная труба качалась, скрежетала.

Стукнуло позади, скрипнуло с тонким писком…

Безрукий оглянулся и окаменел на месте.

Дверь теплушки приотворилась, запищала… стукнулась – и опять стала отворяться. В ее просвете мреяло что-то, шевелилось, – и вот кудлатая голова Сшибка высунулась в казарму…

– Ты?! Григорий!.. – в ужасе закричал Безрукий. Видение помутнело. Теплушка отрылась настежь, и на белесой печке выступил черный угол.

– Коленка! – узнал Безрукий.

Он покрестился и закрестил теплушку. Стало легче. И только теперь он понял, что дверь отворяло ветром. Пошел и старательно притворил покрепче.

– На задворки лучше пойду, в сарайчик… пересижу до света.

Он пошел за мешком, оглядываясь на дверь теплушки. Как будто опять возилось, цапалось по стене, потряхивало дверью…

– Ветер?

Он неотрывно смотрел к теплушке. Постукивало дверью. Кто-то за ней возился…

– Сшибок…