Том 7

А пока глупая надежда слепо шепчет: «Не отчаивайся, не бойся ее суровости: она молода: если бы кто-нибудь и успел предупредить тебя, то разве недавно, чувство не могло упрочиться здесь, в доме, под десятками наблюдающих за ней глаз, при этих наростах предрассудков, страхов, старой бабушкиной морали. Погоди,

409

ты вытеснишь впечатление, и тогда…» и т. д. – до тех пор недуг не пройдет!

– Пойду к ней, не могу больше! – решил он однажды в сумерки. – Скажу ей всё, всё… и что скажет она – так пусть и будет! Или вылечусь, или… погибну!

VIII

На этот раз он постучался к ней в дверь.

– Кто там? – спросила она.

– Это я, – говорил он, робко просовывая голову в дверь, – можно войти?

Она сидела у окна с книгой, но книга, по-видимому, мало занимала ее: она была рассеяна или задумчива. Вместо ответа, она подвинула Райскому стул.

– Сегодня не так жарко, хорошо! – сказал он.

– Да, я ходила на Волгу: там даже свежо, – заметила она. – Видно, погода хочет измениться.

И замолчали.

– Что это так трезвонили сегодня у Спаса? – спросил он, – праздник, что ли, завтра?

– Не знаю, а что?

– Так, звон не дал мне спать, и мухи тоже. Какая их пропасть у бабушки в доме: отчего это?

– Я думаю оттого, что варенье варят.

– Да, в самом деле! То-то я всё замечаю, что Пашутка поминутно бегает куда-то и облизывается… Да и у всех в девичьей, и у Марфиньки тоже, рты черные… Ты не любишь варенья, Вера?

Она покачала головой.

– Вчера Егор отнес ваш чемодан на чердак, я видела… – сказала она, помолчав.

– Да, а что?

– Так…

– Ты хочешь спросить, еду ли я и скоро ли?..

– Нет, я так только…

– Не запирайся, Вера! что ж, это естественно! На этот вопрос я скажу тебе, что это от тебя зависит.

– Опять от меня?

– Да, от тебя: и ты это знаешь.

Она глядела равнодушно в окно.

– Вы мне приписываете много значения, – сказала она.

410

– Ну а если это так, что бы ты сделала?

– Для меня собственно – я бы ничего не сделала, а если б это нужно было для вас, я бы сделала так, как вам счастливее, удобнее, покойнее, веселее…

– Постой, ты смешиваешь понятия; надо разделить по родам и категориям: «удобнее и покойнее» – с одной стороны, и «веселее и счастливее» – с другой. Теперь и решай!

– Вам надо решать, что вам больше нравится.

– Я заметил, что ты уклончива, никогда сразу не выскажешь мысли или желания, а сначала обойдешь кругом. Я не волен в выборе, Вера: ты реши за меня, и что ты дашь, то и возьму. Обо мне забудь, говори только за себя и для себя.

– Вы не послушаетесь, поэтому нечего и говорить!

– Почему ты так думаешь?

– В который раз Егорка таскает чемодан с чердака вниз и обратно? – спросила она вместо ответа.

– Ну так ты решительно хочешь, чтоб я уехал?

Она молчала.

– Скажи – да, и я завтра уеду.

Она посмотрела на него, потом отвернулась к окну.

– Я не верю вам, – сказала она.

– Попробуй, скажи – и, может быть, уверуешь.

– Ну, если так, уезжайте! – вдруг выговорила она.

– Изволь, – подавляя вздох, проговорил он. – Мне тяжело, почти невозможно уехать, но так как тебе тяжело, что я здесь… («может быть, она скажет: “нет, не тяжело”», думал он и медлил)… то…

– То и уезжайте! – повторила она, встав с места и подойдя к окну.

– Уеду, не гони, – с принужденной улыбкой сказал он, – но ты можешь облегчить мне тяжесть и даже ускорить этот отъезд…

– Как?

– Это от тебя зависит, повторяю опять.

– Говорите, что надо делать: «жертвы» приносить? Я даже готова сама принести ваш чемодан с чердака.

Он не отвечал на ее насмешку.

– Что же?

– Скажи, во-первых, любишь ли ты кого-нибудь?..

Она живо обернулась к нему и с изумлением взглянула на него.

411

– И от кого, во-вторых, было письмо на синей бумаге: оно не от попадьи! – поспешил он договорить.

– Зачем это вам нужно знать для вашего отъезда? – спросила она, делая большие глаза.

– Я объясню тебе, Вера: но чтоб понять мое объяснение, не надо так удивляться, а терпеливо выслушать и потом призвать весь твой ум…

– Это что-нибудь очень умное, мудреное?

– Нужна доброта, участие, дружба, которою было ты так польстила мне и которую опять за что-то отняла…

– Я плачу дружбой за дружбу, брат, – сказала она мягче.

– А разве у меня нет дружбы к тебе?

Она отрицательно покачала головой.

– Что же такое во мне: ты видишь, что я тебе не чужой, не по одному родству…

– Это не дружба…

– Ну так любовь?

– Мне ее не надо: я не разделяю ее…

– Знаю – и вот я и хочу объяснить, как ты одна можешь сделать, чтоб ее не было и во мне!

– Кажется, я всё для этого сделала…

– Наоборот: ты не могла сделать лучше, если б хотела любви от меня. Ты гордо оттолкнула меня и этим раздражила самолюбие, потом окружила себя тайнами и раздражила любопытство. Красота твоя, ум, характер сделали остальное – и вот перед тобой влюбленный в тебя до безумия! Я бы с наслаждением бросился в пучину страсти и отдался бы потоку: я искал этого, мечтал о страсти и заплатил бы за нее остальною жизнью, но ты не хотела, не хочешь… да?

Он сбоку заглядывал ей в лицо.

– Не хочу, – сказала она покойно и решительно.