Но миссис Ноуэл словно бы и не слышала; и на помощь леди Кастерли пришла досада, которая тотчас овладевает стариками, когда они сталкиваются с чем-то неожиданным.
— Его имя, — сказала она, — постоянно связывают с вашим, и это ему очень вредит. А ведь вы, конечно же, не хотите ему зла.
Миссис Ноуэл покачала головой, и леди Кастерли продолжала:
— С того вечера, когда ваш друг мистер Куртье вывихнул ногу, чего только не говорят. Милтоун поступил крайне опрометчиво. Вам это тогда, должно быть, и в голову не пришло.
— Я не знала, что кому-нибудь есть до меня дело, — с нескрываемой горечью ответила миссис Ноуэл.
Леди Кастерли, не сдержавшись, досадливо отмахнулась.
— О господи! Всем на свете всегда дело до женщины без определенного положения. Живете вы одна, не вдова, — конечно же, вы всем мозолите глаза, да еще в деревне.
Миссис Ноуэл искоса посмотрела на нее долгим, ясным, холодным! взглядом, который, казалось, говорил: «Даже вам».
— Я не вправе рассчитывать на вашу откровенность, — продолжала леди Кастерли, — но если вы окружаете себя тайной, надо быть готовой к тому, что люди истолкуют это наихудшим образом. Мой внук — человек самых строгих правил. У него свой, особенный взгляд на вещи, а потому вам следовало быть вдвойне осторожной, чтобы не скомпрометировать его, да еще в такое важное для него время.
Миссис Ноуэл улыбнулась. В этой улыбке ничего нельзя было прочитать, и леди Кастерли испугалась: ей почудилась в душе этой женщины скрытая сила и даже коварство. Неужели она так и не раскроет свои карты? И леди Кастерли сказала резко:
— Ни о чем серьезном тут не может быть речи.
— Вы совершенно правы.
Именно это леди Кастерли и хотела услышать, но прозвучало это так, что смысл был отнюдь не ясен. Сама порою прибегая к иронии, леди Кастерли в других терпеть ее не могла. Женщинам этот род оружия должен быть запрещен! Но в нынешние времена женщины стали какие-то помешанные, даже добиваются права голоса, и никогда не знаешь, что у них на уме. Впрочем, эта как будто не из таких. Она очень женственна… очень… из тех женщин, которые только портят мужчин, без меры их балуя. И хотя леди Кастерли пришла сюда с твердым намерением все, решительно все разузнать и положить этому конец, она испытала немалое облегчение, увидев у калитки возвратившуюся Барбару.
— Я уже могу идти, — сказала она. И, поднявшись со скамьи, с насмешливым полупоклоном бросила миссис Ноуэл: — Благодарю за приют. Дай мне руку, детка.
Барбара подала ей руку и через плечо улыбнулась миссис Ноуэл, нота не ответила на улыбку; не двигаясь, она смотрела им вслед расширенными, потемневшими глазами.
Они шли по тропинке, и леди Кастерли молча разбиралась в своих чувствах.
— А как насчет коляски, бабушка?
— Какой коляски?
— Которую вы мне велели заказать.
— Надеюсь, ты не приняла это всерьез?
— Нет.
— Ха!
Они прошли еще немного, потом леди Кастерли вдруг сказала:
— Она не так-то проста.
— И даже загадочна. Боюсь, вы не были к ней добры.
Леди Кастерли подняла глаза на внучку.
— Терпеть не могу эту вашу новомодную привычку ничего не принимать всерьез. Даже быков, — прибавила она с хмурой усмешкой.
— И коляски, — откинув голову, со вздохом сказала Барбара.
Она закрыла глаза, а губы ее приоткрылись. «Очень хороша, — подумала, глядя на нее, леди Кастерли. — Я не представляла себе, что она так хороша… вот только великовата». И прикрикнула на Барбару:
— Закрой рот! Муха влетит!
Больше они не обменялись ни словом, пока не вошли в подъездную аллею. И тут леди Кастерли спросила резко:
— Кто это там идет?
— По-видимому, мистер Куртье.
— Что это ему вздумалось, с больной-то ногой?
— Хочет поговорить с вами, бабушка.
Леди Кастерли круто остановилась.
— Ты хитрюга, — сказала она. — Прехитрая хитрюга. Смотри, Бэбс, я этого не потерплю!
— Не придется терпеть, бабушка, — шепнула Бэбс. — Я вас от него избавлю.
— И куда только смотрит твоя мать! — рассердилась леди Кастерли. Много воли тебе дает. Ты ничуть не лучше, чем была она в твои годы!
— Хуже! Сегодня ночью мне снилось, что я могу летать.
— Только попробуй, — сурово сказала леди Кастерли, — увидишь, чем это кончится! Доброе утро, сэр! Напрасно вы не в постели.
Куртье приподнял шляпу.
— Смею ли я нежиться в постели, когда вы уже на ногах! — И мрачно прибавил: — С угрозой войны покончено!
— А-а, значит, вам здесь больше нечего делать, — сказала леди Кастерли. — Теперь вы, надо полагать, вернетесь в Лондон.
Тут она взглянула на Барбару: странно, глаза у нее полуприкрыты, а губы улыбаются… Кажется, она даже покачала головой — или, может быть, это только почудилось?
ГЛАВА XIII