Том 6. Казаки

 Одинъ черкесъ привозить мнѣ въ подарокъ свою дочь. Боже мой! какая красавица эта женщина. Она дика, но чиста и прекрасна, какъ голубь. Я беру ее, чтобы спасти отъ плѣна и разврата, я понемногу открываю ей новый міръ, она любитъ меня, какъ любятъ восточныя женщины. Но у ней есть женихъ, который хочетъ убить меня. Онъ ужасенъ, силенъ, храбръ и жестокъ, но я еще сильнѣе и храбрѣе его. Ему не удается. А пускай они говорятъ, что хотятъ, вотъ она, настоящая жизнь, я работаю, тружусь, подвергаюсь опасностямъ, тысячи людей благословляютъ мое имя, и есть женщина, которая одна составляетъ все мое счастье. Любовь, простая, сильная любовь, какъ награда послѣ труда, — вотъ что мнѣ нужно. Да, и пойметъ наконецъ и дядя и Пенсковъ, зачѣмъ я бросилъ все и поѣхалъ на Кавказъ.

А горы все стоятъ вокругъ меня цѣпью, потоки шумятъ и абреки рыщутъ съ разныхъ сторонъ и боятся моего имени. —

* № 12.

Лукашка только что вернулся съ горъ, куда онъ съ помощью кунака только что сбылъ трехъ лошадей, угнанныхъ изъ ногайской степи. Тотъ самый переводчикъ Балта, который былъ при выкупѣ тѣла абрека, убитаго Лукашкой, разъ пришелъ въ сотню къ казакамъ, продавая кинжалъ. Онъ съ особенной радостью встрѣтилъ Лукашку, какъ стараго кунака, и предложилъ ему выпить. Лукашка, ни у кого не остававшійся въ долгу, поставилъ отъ себя два полштофа. Бесѣда шла на кумыцкомъ языкѣ, на которомъ Лукашка наторѣлъ въ последнее время за рѣкой.

Балта говорилъ, что ни одинъ казакъ такъ не говоритъ по кумыцки, что нѣтъ ни у кого такого коня, и нѣтъ другого молодца, какъ Лукашка. «Джигитъ, кунакъ», все повторялъ онъ. «Въ горахъ знаютъ, кто Хаджи-Магому убилъ. Лукашку знаютъ. Тогда Хаджи-Магома съ 5-ю человѣками хотѣлъ у васъ косякъ угнать. Онъ одинъ плылъ, а товарищи въ камышѣ сидѣли. Ты убилъ. Кто Хаджи-Магому убилъ, тотъ джигитъ. Его никто не могъ убить». — «А кони то, кони то», говорилъ онъ: «въ Ногайской степи такъ дурно ходятъ; намедни ѣздилъ въ Кизляръ, будь только товарищъ, вдвоемъ бы увели косякъ цѣлый, а ужъ только до Терека добраться, а тамъ и мои». — «Ты у казаковъ угонишь пожалуй», говорилъ Лукашка. — Какъ можно, отвѣчалъ Балта, посмѣиваясь, такъ, что видно было, онъ и не хотѣлъ скрывать, что и у казаковъ угонитъ, только бы дурно ходили кони. «Какъ можно, казаки — кунакъ. Ногай Шiига, его не грѣхъ красть. Шiига хуже русскаго.

«Что жъ ты не уведешь?» спросилъ Лука.

— «Мнѣ нельзя; я князю клятву далъ, на коранѣ клятву далъ, что красть не буду, а кабы два молодца были, я бы показалъ. Красть нельзя, а показать можно. Что, ты укралъ, Лукашка? укралъ когда нибудь?» — «Нѣтъ, гдѣжъ мнѣ? у насъ дома, у своихъ стыдно». — «Извѣстно, нехорошо, а нехорошо, что джигитъ, а не укралъ; ты человѣкъ молодой, тебѣ надо быть молодцомъ». — «Молодцы то есть, да куда коней дѣвать?» — «Только пригони къ аулу, а тамъ за коня по 20 монетовъ сейчасъ дамъ, такой человѣкъ есть. Погоди на часъ, я тебѣ и человѣкъ такой приведу. Мнѣ своякъ, Саадо, въ аулѣ живетъ». И действительно Балта привелъ черезъ часъ своего друга Саадо, передъ которымъ онъ видимо имѣлъ великое уваженiе. Саадо былъ высокiй рыжiй чортъ, какъ его называлъ Лукашка, чрезвычайно мрачный, рыжiй, худой и кривой. Онъ все молчалъ, пилъ очень много и отрывисто говорилъ: «Дай Богъ счастья, хорошее дѣло, деньги дадимъ, Богъ дастъ, Богъ поможетъ, надо ѣхать. А я съ Божьей помощью схожу въ горы, тамъ Богъ дастъ, узнаю». Ко всякому слову вообще онъ вспоминалъ имя Бога, даже и всякiй разъ, какъ онъ брался за рюмку.

Лукашка, еще поговоривъ съ Балтой и однимъ человѣкомъ, сообщилъ свое намѣренье Назаркѣ и отпросился въ станицу, обѣщая привезть чихирю начальнику. Лукашкѣ ни коней, ни денегъ не нужно было, но ему хотѣлось украсть, но стыдно было, что до сихъ поръ онъ этого не сдѣлалъ. На следующую ночь Балта ждалъ ихъ съ арканомъ, на который онъ взялъ денегъ. У выхода крѣпости Лукашка посадилъ его за сѣдло и они поѣхали. Балта всю дорогу пѣлъ пѣсни, разсказывалъ сказки, чтобы дорогу короткой сдѣлать, какъ онъ говорилъ. Назарка смѣялся надъ нимъ, все повторяя одно и тоже: «Какъ же ты клятву не держишь? обѣщалъ князю не красть, а съ нами ѣдешь. Плохо же ты коранъ держишь». — «Нѣтъ, я коранъ очень хорошо держу», отвѣчалъ Балта и даже сердился, когда рѣчь заходила о коранѣ. Онъ объяснялъ, что онъ не самъ ѣдетъ, а красть будутъ они, и что это можно. Ночь была темная. Въ крѣпости ихъ окликнулъ часовой. На пикетѣ Лука отвѣтилъ на окликъ: Кто 3-й казакъ? — «Больной».