«Такая борьба, — читаем мы еще, — обойдется наступающему по крайней мере так нее дорого в отношении потерь людьми, как и обороняющемуся. Если последний время от времени неизбежно песет при отступлении потери пленными, то наступающий будет нести больший урон от огня, ибо ему постоянно придется сражаться в невыгодных условиях в отношении местности».
И еще читаем: «Итак, нет сомнений, что при больших пространствах и не слишком большом несоответствии сил воюющих сторон подобное отступление приведет к такому соотношению между вооруженными силами, которое сулит обороняющемуся бесконечно больше шансов на успех, чем какие он имел бы в случае, если бы решительное сражение произошло на границе. Но благодаря изменению в соотношении сил растут не только шансы на победу; одновременно с изменившимся положением сторон увеличивается и значение победы. Какая огромная разница между сражением, проигранным на собственной границе, и сражением, проигранным в глубине неприятельской страны! Более того, положение наступающего, находящегося в конце намеченного им себе пути, часто бывает таково, что даже выигранное сражение может побудить его к отступлению, ибо у него нет уже ни необходимого напора, чтобы завершить и использовать победу, ни возможности пополнить понесенные потери».
Нет, наших командиров не этому учили, не оборонительному бою с отступлением внутрь страны, мы все думали только о решительных бросках вперед, и, когда оказалось все иначе, у многих из нас земля стала уходить из-под ног…
В противовес некоторым растерянным командирам, большим и малым, мы с Михалевым, вооруженные военной теорией, которая, как нам виделось, очень точно совпадала с практикой, могли отныне уверенно и гордо смотреть вперед. Противник все равно вымотается, где-то мы дадим ему генеральное сражение, именно там, где он будет больше всего истощен, и придет такая победа, каких история войн еще и не знала: будет разбита не только немецкая армия, будет покончено с Гитлером, с германским фашизмом.
Двухтомный труд Карла фон Клаузевица, немца, который обучал наследника русского престола, служил в русской армии времен Александра I, участвовал в Бородинском сражении, стал для нас настольной книгой. Точнее, не настольной, конечно. От всяких столов мы сегодня очень далеко. Оба тома держим в машине и при каждом трудном случае принимаемся листать их страницы.
Как здорово, когда есть теория! Она не дает тебе растеряться даже в таких условиях, которые неимоверно трудны. Она тот прожектор, с которым ты пройдешь неведомую, незнакомую дорогу, не слишком сбиваясь с пути.
О том, что свою, так восхитившую нас теорию Клаузевиц разрабатывал более ста лет назад и опирался на практику войн времен Наполеона, — об этом как-то и не помнится и не думается. Уж очень она кажется обнадеживающей, его теория.
Вокруг Ленинграда становится тесно
1
Разбудил нас бешеный удар в стену; хрустнув, раскинулись створы дверей старого почтового двора; на пол, где мы спали, льдисто брызнули стекла из окон; с потолка стало сыпаться в потемках.
Мы вскочили было на ноги, но за окном малиновым пламенем вспыхнул новый разрыв, и тугим ударом горячего воздуха нас бросило обратно на пол. В ушах застучал торопливый звон. Почтовый двор, казалось, кантуется, как ящик, с ребра на ребро, и мы в нем болтаемся, беспомощные, полуоглушенные.
Оставаться под этой сыпавшейся крышей было нельзя: вот-вот повалятся и дряхлые, изъеденные жучком балки. К тому же совершенно неизвестно, а что там, на ночной улице: может быть, это немецкие танки уже ворвались в Ополье и бьют по домам прямой наводкой? Но и выскакивать на улицу или во двор тоже невесело: снаряды гремят без перерыва; это, наверно, и есть то, что в своих газетных корреспонденциях мы называем беглым артиллерийским огнем.
Верх над всем взяло беспокойство за машину. Если случится что-либо с ней, и так достаточно побитой на лесных дорогах, — прощай наша корреспондентская оперативность. Благодаря неутомимому «козлику» положение наше неизмеримо лучше того, в котором находятся многие военные журналисты Ленинграда. Большинство них, и притом подавляющее большинство, путешествуют по фронту на попутных грузовиках, теряют уйму времени, зависят от случайностей, от чьих-то капризов, а то и просто от чьей-либо дурости.
Мы застегнули воротники гимнастерок, затянули распущенные ремни (спали в готовности № 1) и ринулись во двор, где под навесом стоял «козлик». Мотор его работал, Бойко сидел за рулем.
— Завел на всякий случай, — объяснил он. — Мало ли что…
Вносовцы тоже покинули свои блиндажи и, суетясь по двору, сдирали, сматывали провода, взваливали на грузовики телефонное имущество, щелкали затворами карабинов.