Том 6

Как и до войны, Людмилу Александровну сменяет в аппаратной будке ее молоденькая коллега — Аннушка Кукина. Аннушку, или, как для солидности мы ее называем, Анну Павловну, я знал по голосу давно, еще в те времена, когда работал в «Большевистской трибуне». Она принимала по телефону мои коротенькие корреспонденции о жизни Слуцкого района. Аннушку любят в редакции за веселый, звонкий смех, перед которым устоять невозможно, — тоже рассмеешься. Она не ходит, а летает но длинным коридорам. Только стук каблуков и ветер юбок. Правда, это уже в прошлом. Голод скосил и Аннушку. Каблуки ее стучат несравнимо тише. А смех? Смех, пожалуй, остался тот же.

Сейчас Аннушке рассказать пока что нечего. Но когда она достигнет возраста Людмилы Александровны, думаю, ей тоже будут завидовать: участвовала в борьбе с немецкими захватчиками, записывала торопливые строки, шедшие по проводам полевых телефонов в подвал здания на Фонтанке, 57.

Редакция держится. Держится стойко. Газета выходит каждый день. Кто был нытиком, так им и остался, а кто всегда обладал юмором, тот его и здесь не утратил.

14

Что ни день, то в Ленинграде новые разбитые бомбами здания, обнаженные пустые квартиры, у которых нет передних стен и видны нависшие над улицами шкафы, кровати, столы, перекошенные двери. Что ни день — вновь развороченные глыбы мерзлой земли на мостовых и тротуарах, пожары, смерти — от бомб, от снарядов, от голода. Город холодный, сумрачный, скованный, как бы сцепивший зубы в непреклонной, суровой решимости драться до конца.

Падает и падает снег, его не убирают, и однажды, возвратясь под вечер из армии и свернув на проспект 25 Октября со стороны Калашниковской набережной, мы увидели на площади перед Александро-Невской лаврой и дальше по всему проспекту, до Октябрьского вокзала, вереницы пустых троллейбусов, у которых давно выбитые стекла заменяла потемневшая от осенних дождей фанера. Троллейбусы стояли, занесенные снегом, мертвые, тихие. Движение городского транспорта прервалось. До каких пор, никто уже не знает. Люди ходят пешком, скользя на беспорядочных волнах слеживающегося, леденеющего снега.

Из-за этих неимоверных транспортных трудностей, из-за того, что юго-западные и южные окраины города чаще обстреливаются и слишком близки к переднему краю немцев, в Ленинграде идет переселение из одних районов в другие — в более «тыловые» или же в такие, которые поближе к тем предприятиям, на которых работают переселяющиеся. Пустых квартир предостаточно. Формальности для переселения сведены до минимума — чтобы на преодоление их не тратить оставшиеся силы.

Положение тяжелое не только в городе, по и на фронте. Вчера мы видели, как по дороге от Рыбацкого к Понтонной, то есть из «тылов» к передовой, пешком брело «свежее пополнение». Люди держались друг за друга, чтобы не упасть на ледяной скользкий булыжник. Там, куда они брели, в так называемом первом эшелоне, бойцы в день получают одним сухарем больше, чем во втором эшелоне, но и этого «дополнительного» сухаря, конечно же, далеко не достаточно, чтобы ходить в бой, бросаться в атаку.

А бои, атаки не прекращаются — бои, в результате которых командование надеется очистить Кировскую железную дорогу. Этой дороги ждет весь Ленинград, ждет фронт. Без нее гибель. Но есть ли силы для того, чтобы сокрушить сытого, прочно, глубоко врывшегося в землю, захватившего удобные рубежи немца?

Мы вновь — не только не в первый, но уже и не во второй, не в третий раз — лежим на самом верхнем этаже еще больше разбитого снарядами огромного здания Спиртстроя. Лежим возле щелей в досках, которыми зашита пробоина в стене. Смотрим вперед через стекла одолженных нам командирами биноклей, видим эту желанную линию Кировской дороги, которую так важно, так смертельно необходимо вырвать из вражеских рук.

По сторонам от насыпи линия фронта проходит перед рекой Тосной. На правом, высоком берегу — основные укрепления немцев. На левом — передний край их обороны. Здесь тоже дзоты, ходы сообщения, проволока, минные поля — все как надо! А перед ними болотистая низина. Немцы видят ее всю и давно пристреляли тщательно из пулеметов, минометов, пушек.

Вот уже который день наши наступают по открытому, злому болоту. Другого пути вперед просто нет. Многодневный бой на этом участке фронта, изнурительный, кровопролитный, — это, в сущности, бой за узкую полоску земли с двумя лептами параллельно уложенных рельсов, ведущих в глубь страны.

Нам известно, что батальон Дегусарова уже ухватился за эту полоску. Командный пункт батальона врыт в самой насыпи, а бойцы залегли по обеим ее сторонам. Они отчетливо видят ту железную арку моста, черную на фоне снегов и серого зимнего неба.