Том 6

Мы знаем, что с этими обстрелами наши артиллеристы как-то борются, что есть особые артиллерийские части, ведущие огонь по дальнобойным батареям немцев. Мы решили рассказать об этом ленинградцам: пусть знают, что все-таки они не совсем уж беззащитны, что, если бы их не защищали, смертей от вражеских снарядов в городе было бы в несколько раз больше.

В штабе армии нам назвали артиллерийский полк подполковника Гусарова. Прежде чем оказаться у окраин Ленинграда, 24-й дважды Краснознаменный армейский артполк в тяжелых боях отступления уничтожил и подавил десятка три батарей противника, разбил воинский эшелон, отразил две атаки пехоты и две танковые атаки. Словом, артиллеристы Гусарова повоевали хорошо. Мы найдем их, точнее найдем их наблюдательные пункты, в районе Спиртстроя. Сегодня батареи как раз в бою, но бьют не по дальнобойным пушкам немцев, а поддерживают наступление нашей пехоты.

Спиртстрой, уже не раз помянутый мною, — огромное недостроенное здание из железобетона. Оно одиноко и громоздко стоит на виду у немцев, среди чистого поля, меж Кировской железной дорогой и берегом Невы. От него совсем близко до Усть-Тосно, до Ивановской, до берега Тосны — до врага. Здесь перед войной подходило к концу строительство спирто-водочного завода большой производительности. Сейчас серая многоэтажная коробка полна людей в шинелях и полушубках. В подвалах ее сидят снабженцы, в средних этажах — связисты разных частей, в верхнем — наблюдатели артиллеристов и минометчиков.

Николая Алексеевича Гусарова мы находим именно там, на самом верху, у заколоченного широкого окна. В щель между досками наружу глядят рожки стереотрубы. Здесь же с биноклями еще несколько командиров, в том числе артиллерийский полковник из штаба армии, комиссар полка Гусарова и два лейтенанта-корректировщика.

Нам объясняют, для чего они собрались все на спиртоводочной голубятне.

— Вот смотрите туда, вперед, — показывает Гусаров, поставив нас возле стереотрубы. — Отрегулируйте окуляры по глазам. Так. Ну вот, что там?

Мы видим унылую, поросшую ракитником торфянистую равнину, закиданную первым снежком. Голые ветви ракит бьются на резком северо-восточном ветру. Меж кустами — серые бугорки; их много, они то растянуты цепочкой, то собраны в тесные группки. Это лежит и готовится к броску наша пехота. Немцы, оказывается, на этом участке сидят до крайности неудобно для наших частей — на левом, «нашем», берегу Тосны. Их решено выбить за реку, чтобы лишить опасного для нас плацдарма.

— А теперь смотрите дальше, — говорит Гусаров, меняя установку стереотрубы. — Там наши цели.

Мы видим три красных кирпичных дома, поставленных в ряд, в одну линию, на том берегу Тосны. В домах — пулеметные гнезда немцев, а в одном из них такой же, как у Гусарова, наблюдательный пункт со своими командирами и корректировщиками огня. В эти минуты, когда мы вот так, пристально, следим за немцами, они тоже, наверно, не спускают с нас взгляда, с нашего искореженного снарядами здания и того жидкого ракитника, в котором перед броском в атаку зябнет не очень-то многочисленная наша пехота. Прежде чем поднимутся цепи, средний кирпичный дом с оборудованным в нем НП должен быть уничтожен, иначе немцы скосят пехоту свирепым, точно направленным артиллерийско-минометным огнем.

Отдаются обычные в таких случаях команды, телефонист кричит: «Выстрел!» — через короткие мгновения доносится глухой далекий раскат. Теперь — внимание! Несколько секунд тянутся как добрые полчаса. Наконец перед тем средним кирпичным домом взлетает столб черного дыма. Надо бы левее.

— Выстрел! — снова кричит телефонист.

Черный столб вскидывается теперь слева и несколько позади дома. Командуются дальнейшие поправки.

И вдруг ухо ловит характерный, давно нам знакомый, резкий, нарастающий свист. Секунда, другая — два немецких снаряда разом взрываются метрах в ста от нас. Немцы уже лупят по нашему наблюдательному пункту. Не скажу, что это весело — сидеть на верхотуре, когда прямо в тебя целятся из шестидюймовок; тут только отдайся чувствам, как быстроногой серной помчишься вниз по искореженным лестницам в железобетонные подвалы, к интендантам. Чувства в таких случаях, когда говорят пушки, должны вместе с музами помалкивать. Слово здесь предоставляется лишь сознанию долга, необходимости. И мы все — артиллерийские командиры и корреспонденты ленинградской газеты — стоим как ни в чем не бывало у неплотно, небрежно заколоченного досками окна.

А тем временем снова свист и снова удар, уже совсем рядом.

Это дуэль. Противники отлично видят друг друга. Теперь — кто кого. Хладнокровие, прочность нервов, точность расчетов, быстрота — все брошено на чаши весов пушечного поединка.

— Выстрел!

Облако красной пыли окутало средний дом. Все, кто есть на НП, л том числе, конечно, и мы, не можем, да и не пытаемся сдерживать радость. Мы с Михалевым еще и вопим во весь голос:

— Прямое попадание!

Никто не усмехнулся, нас великодушно прощают.

Еще выстрел — и снова кирпичное облако над домом за Тосной, еще одна черная дыра в стене.