Том 5. Заре навстречу

Урок арифметики был более удачным. Инженер Асмо-лов принес с собой модель паровой машины, зажег спиртовую лампу и, когда машина заработала, стал говорить сухо, четко, но так, что сразу всем стало понятно, почему она движется.

Урок истории провел сам Косначев. Он увлекательно рассказывал о Парижской коммуне. И всем было очень приятно узнать, что рабочие Парижа делали во время своей революции то же, что делают сейчас рабочие затона, кирпичники, пимокаты города во время своей собственной революции.

Но, к сожалению, Косначев, как и его новые преподаватели, оказался очень занятым человеком. Они часто пропускали уроки, а когда вместо них пригласили обыкновенных учителей из прогимназии, один из учеников смешанной школы заболел тифом, и школу закрыли на карантин.

Как репетитор Пыжов не обременял Тиму уроками.

Что же касается всего остального, то еще не известно, кто о ком больше заботился: Пыжов о Тиме или Тима о Пыжове. Привыкнув к одиночеству, Тима научился стряпать, убирать комнату и даже мыть полы.

Пыжов говорил торжественно:

— Еще тысячу лет назад Ксенофонт писал: бывает земля, которая, если ты ее засеешь, не принесет плодов, если же ты ее разроешь, она гораздо большее число людей прокормит, чем если бы она приносила плоды.

— Это значит картошка,— отгадывал Тима.

— Нет,— возмущался Пыжов,— не картошка! Руды, минералы и другие бесценные ископаемые богатства, которые лежат у нас втуне!

— Картошка нужнее,— рассудительно замечал Тима и добавлял Эсфириным голосом: — Продовольственный вопрос — сейчас главный.— Потом советовал: — Вы поправляйтесь побыстрее, найдете потом золота побольше и сдадите в ревком, а то у них там денег нету.

— Золота! — усмехался Пыжов.— Самый старый и бесполезный металл! — и оживленно добавлял: — Вот кобальт некрасивый, черный, но если его добавить в сталь, она приобретает волшебные свойства. А ванадий, индий, магний!.. Эти металлы многое сулят человечеству. Я ужасался, когда на прииске все эти руды выбрасывали в отвалы. Какое варварство!

— Вы скажите Рыжикову, он прикажет, и не будут выбрасывать.

Доверительным шепотом Пыжов произносил:

— Когда заживут ноги, я сам пойду в ревком и докажу им, что таблица Менделеева полностью здесь.— И он стучал костылем по доскам пола.

— Может, вам чайку согреть? — заботливо предлагал Тима.

Пыжов спрашивал Тиму, видел ли он когда-нибудь, как люди добывают уголь.

— Нет,— говорил Тима.

— Это самый тяжелый труд, но я знаю, как можно избавить людей от этого каторжного труда.

— Как? — допытывался Тима.

— При золотодобыче даже твердые породы размывают мощной струей воды. И вот если бы были такие сильные насосы, которые под большим давлением подавали бы в шахты воду, уголь можно было бы вымывать из пластов и потом такими же насосами высасывать наверх.

— Здорово! — говорил Тима.— А почему так не делают?

— Для этого нужно построить дорогие машины, а сейчас, ты сам знаешь, людям даже хлеба не хватает.

Когда папа и мама еще считались политическими ссыльными и раз в неделю ходили в полицейский участок регистрироваться, они очень много говорили, как все будет хорошо после революции. Все люди станут добрыми, справедливыми, и у всех все будет. А вот, оказывается, на самом деле всем всего не хватает.

Георгий Семенович Савич как-то сказал папе:

— Вы, большевики, совершили политическое безумие, взяв сейчас власть. В стране хаос! Бедствия экономической разрухи, вызванные войной, безмерны. Я согласен, что некоторые социал-демократы, войдя в состав Временного правительства, вольно или невольно сотрудничали с буржуазией, которая, руководясь только своекорыстными интересами, довела разрушенную экономику страны до состояния губительной катастрофы. Но, голубчик! Пойми меня правильно. Брать на себя ответственность в данный исторический период — это же нелепость! Есть только один выход. Я понимаю, он позорный, мучительный, но единственный! Это, принеся в жертву независимость страны, прибегнуть к помощи иностранных держав. Иначе революция погибнет, ее задушит голод. Ты видишь, у меня слезы? — Савич шумно высморкался и спросил деловито: — Ты, конечно, будешь сейчас меня оскорблять?

— Да, буду! — твердо сказал папа.

После того как офицеры убили жену Георгия Семеновича, улица, где она жила, стала называться проспектом имени Софьи Савич.

Тима иногда приходил навещать Нину Савич. В квартире Савичей все осталось по-прежнему, только в кабинете Георгия Семеновича висел портрет Софьи Александровны в венке с красными лентами, на которых было написано серебряными буквами: «От Сибирского бюро большевиков — другу, герою, борцу».

Нина, одетая в толстое шерстяное платье и вязаную кофту, все время зябко ежилась, хотя в доме было очень тепло, и по-старушечьи кашляла, поднося к губам скомканный платок.

Она сильно похудела; некрасиво торчали костлявые локти; глаза стали еще больше. Она смотрела на Тиму, почти не моргая, испытующе строго. Темные ресницы стали еще длиннее и упруго загибались на концах.

— Ты что, ешь мало? — осведомился Тима.