И вот теперь рабочие кирпичного завода приводили казарменные конюшни в порядок, латали досками кровлю, клали новые плахи на прогнившем настиле в стойлах, сколачивали решетки для кормушек, сгребали смерзшиеся кучи старого навоза. И за всем этим наблюдал Хрулев, начальник дружины, старый мастер по обжигу, которого рабочие привыкли слушаться беспрекословно.
Степенный, неторопливый, он требовательно говорил:
— Вы не тяп-ляп, не на времянку! Это же великое дело у нас тут получается! Вроде первая транспортная народная контора. Теперь нас извозопромышленники за горло держать не смогут. Теперь мы сами можем чего хочешь отвезти и привезти. И заводишко наш не остановится в силу отсутствия дров, глины и воды. Сами все подвезем,— и, показав рукой на Тиму, добавил ласково: — Парнишка, видали, шарфик с себя стащил и ногу пораненную коню обвязал. Хоть он еще полчеловек, а душа проклевывается на общее дело.— И, снова обращаясь к Тиме, советовал: — Так ты с умом всем ребятам своим объясни: подмочь просим. А за услуги кирпичей штук пятьдесят можем выдать. Кирпич для дому — штука хозяйственная: печь починить или еще куда.
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
Коммерческое домовладение золотопромышленника Пичугина в Банном переулке, где жил Тима, было довольно обширным. Обращенный фасадом на улицу двухэтажный дом под железной крышей, два бревенчатых одноэтажных флигеля, крытых тесом; к ним примыкали амбары, сеновалы. В глубине заднего двора находились конюшни, лет двадцать назад переделанные под жилье, и длинные низкие строения, похожие на приисковые бараки, только внутри разделенные перегородками. Эти помещения снимали у Пичугина ремесленники и мастеровые люди. Для жителей заднего двора в заборе, выходящем на пустырь, была сделана калитка, чтобы они не показывались на глаза приличным съемщикам.
Весь верхний этаж большого дома занимал инженер Асмолов, сосланный в Сибирь по уголовному делу. Жена его, высокая, тонкая, с красивым, надменным лицом, обычно на всю зиму уезжала в Россию.
В нижнем этаже жил поверенный Мачухина Финогенов, доморощенный историк Сибири, публиковавший в местной газете заметки о старине за подписью «Филин». Сутулый, всегда чем-то озабоченный, с длинными седыми «под Потанина» волосами, он все свободное время летом проводил в раскопках на Успенской горе, собирая глиняные черепки и куски тесаного камня.
Соседями у него были управляющий торговой баней Пичугина, член городской думы Станислав Борисович Залесский и один из деятелей партии кадетов — присяжный поверенный Илюмский.
Сапожковы жили во флигеле, находящемся на территории переднего, чистого двора, но отношение к ним со стороны привилегированных съемщиков Пичугина было чрезвычайно неровным.
Год назад Асмолова решила подружить с Тимой своего сына Анатолия. Хотя Толя был на два года старше Тимы, но, кроткий, застенчивый, он расположил его к себе доверчивым признанием в одиночестве. Тиме сразу же пришла мысль познакомить его с Ниной Савич, которая тоже одинока. Толя вначале обрадовался, но потом стал встревоженно просить Тиму:
— Нет, нет, пожалуйста, не надо! Моя мама очень самолюбивая! — и взволнованно, чуть не со слезами на глазах, шепнул: — Ведь мой папа сидел в тюрьме!
— Ну и очень хорошо! — горячо воскликнул Тима,— Все, кто против царя, все в тюрьмах сидели...
Но Тиме не удалось договорить всего, что он собирался сказать. Мама Толи, неслышно войдя в комнату, произнесла сухо:
— Извини, Тима. Толе нужно заниматься музыкой,— и проводила Тиму до прихожей.
С тех пор Тиму не приглашали больше к Асмоловым.
А когда во время Керенского родители Тимы скрывались и Тима жил один, Анатолий Асмолов, разодетый в новенькую форму скаута, встретив замурзанного Тиму в городском саду, сделал вид, что не узнал его.
Тогда же навестил Тиму и Финогенов. Осмотрел сложенные в кухне дрова и предупредил:
— Если обнаружу хоть одно полено с угольным крестом на торце,— значит, ты похититель. В моей поленнице все дрова меченые,— подумав, добавил: — Впрочем, дети интеллигентов не столь просты, когда занимаются воровством,— и попросил ласково: — Скажи, голубок, честно, ведь тряпочкой стер знаки? Это я не для улики, а в подтверждение своей мысли спрашиваю. О хитрости интеллигенции.
Залесский, встречая Тиму во дворе, каждый раз громко и весело вопрошал:
— Скучаешь? Ничего! Скоро твоих предков разыщут и вернут в естественное состояние — за решетку.
Теперь же Финогенов, здороваясь первым, угодливо говорил:
— Здорово я тогда над тобой шутку сшутил! — и предлагал: — Дровишки понадобятся, бери, не стесняйся.
А Залесский осведомлялся:
— Здоровьичко-то как папаши с мамашей, ничего? Ну, передай самое нижайшее.
Асмолова, встретив Тиму, сказала с упреком:
— Почему ты такой бука, Тима? Толя тебе говорит «здравствуй», а ты отворачиваешься! Ну, ну, помиритесь!
Но Тима не захотел протягивать руку Анатолию Асмолову.
Зато с жителями заднего двора у Тимы были всегда добрые отношения, хотя никто из них ни раньше, ни теперь не проявлял к нему особого расположения.