Том 5. Странствующий подмастерье. Маркиз де Вильмер

— Трудно мне в это поверить, — ответила Савиньена, — я, милая барышня, как в темном лесу, не знаю, что теперь и делать. Я ведь хотела сказать вам, что если в самом деле это новое его ремесло должно принести ему богатство, счастье, известность, что ж, ради него я готова смириться — молчать или же уехать отсюда. Но вот вы только что сказали, что на этом пути его ждут страдания — может быть, это будет даже гибельно для него — и что все-таки это нужно, потому что так хочет бог. Вы ученее меня и так хорошо говорите, что я не умею вам ответить, а могу только плакать. Очень мне тяжело…

И Савиньена разразилась слезами, что случалось с ней не часто, во всяком случае на людях.

Изольда стала успокаивать ее, она убеждала ее не торопиться с решением, а устроиться здесь в деревне хотя бы на ближайшие месяцы, предоставив Коринфцу полную свободу выбора — быть может, чувство к Савиньене возобладает в его душе и его еще потянет вновь к тихому семейному счастью. При этом ей, так же как и Савиньене, в голову не приходило, что Коринфец может любить другую женщину. Благодаря лабиринту его свидания с маркизой оставались тайной для всех, а встречаясь с ней на людях, он держался всегда так скромно и вел себя так осторожно, что ни у кого не могло возникнуть ни малейшего подозрения. Под влиянием слов Изольды Савиньена приободрилась и решила остаться в Вильпрё. Изольда стала горячо убеждать ее отбросить хотя бы ради детей ложную гордость и поселиться в той самой комнатке, в которой она провела первую ночь. Поскольку, работая в замке, она сможет одновременно брать заказы и в деревне, доказывала ей Изольда, у нее не будет никаких оснований чувствовать себя на положении прислуги. И Савиньена сдалась на ее уговоры. Так осталась она жить в Квадратной башне, и с этого дня между ней и мадемуазель де Вильпрё завязались дружеские отношения. Не проходило дня, чтобы Изольда не проводила у нее часок-другой, болтая или занимаясь с маленькой Манеттой, которую взялась учить грамоте и счету. Благодаря этому Пьер имел теперь возможность видеть Изольду еще чаще, чем раньше. Эта благородная девушка вызывала у него все большее чувство благоговения. Когда он видел, как она, сидя рядом с рабочим столиком Савиньены, держит на коленях ее сынишку и терпеливо показывает ему буквы — она, тайком читающая Монтескье, Паскаля[133], Лейбница[134]! — он с трудом сдерживал желание броситься перед ней на колени. Нужно сознаться, что Изольда чуточку рисовалась перед ним, разыгрывая простолюдинку, когда помогала Савиньене накалять утюги, или, если та была занята детьми, сама брала ее утюг и начинала гладить брыжи кюре или шейные платки папаши Гюгенена. Все эти мелочи житейской прозы, преображенные любовью и пылкой республиканской мечтой, исполнены были для Пьера такой высокой поэзии, что он чувствовал себя парящим где-то под самыми небесами; он жил теперь в каком-то восторженном состоянии, в какой-то лихорадочной экзальтации, от которой ум его с каждым днем все больше развивался, а сердце, доверчиво отдаваясь природной своей наклонности, наполнялось новой силой, жадно устремляясь навстречу Добру и Красоте. Поверьте, любезный читатель, в том, что говорили друг другу наши платонические любовники в Квадратной башне, было немало значительного, хотя им казалось, будто они говорят о вещах, само собой разумеющихся. Поверьте, что в тот день, когда светлые умы, ведомые великодушными сердцами, дойдут до тех вечных истин, которые вы зовете банальными (и которые ежедневно обсуждаются в некоторых скромных жилищах, где вы в своем нарядном платье не решились бы даже присесть), и обрушат их на наше прекрасное общество, общество это, каким бы ни казалось оно вам надежно сколоченным, даст изрядную трещину. Перед оконцем Савиньены рос дикий виноград, образуя нечто вроде зеленого карниза, куда постоянно прилетали голуби — Изольда так часто стояла здесь, облокотившись на подоконник, что они стали совсем ручными. И меж тем как горлица или турман доверчиво склевывали с ее ладони зерна, она беседовала с Пьером, вырезавшим в это время какой-нибудь орнамент для часовни, вместе с ним возносясь в сферы идеального.