Том 5. Странствующий подмастерье. Маркиз де Вильмер

— Наверно, я утомила вас своим рассказом, добрая моя барышня, — сказала она в заключение. — Но вы поймете сейчас, что дело это очень непростое, и я только с вами могу поговорить. Как ни уважаю я мастера Пьера, но с ним вчера вечером мы так и не смогли договориться, да и сегодня тоже; не пойму я никак, что он мне такое толкует. Он говорит, будто Коринфец должен стать скульптором, а для этого ему будто нужно снова учиться, и что вы, барышня, и ваш уважаемый дедушка хотите послать его в Париж, и он там несколько лет ничего не сможет зарабатывать, а жить будет вашими благодеяниями. Коли все это так, ничего, значит, у нас с ним не получится. Ну, поженимся мы в будущем году, как было задумано… Так ведь тогда я с детьми окажусь на вашем содержании, и притом не год и не два. Пусть даже вы согласны были бы на это, я-то никогда на такое не пойду — дети мои рождены свободными людьми и не должны жить в прислугах. Так всегда считал мой муж, а я от его воли не отступлюсь. Я не стала скрывать от Пьера, что мне не по душе все то, что задумал его друг. Но Коринфцу, как видно, его планы дороже, чем я, потому что нынче утром, когда мы свиделись, он был словно в воду опущенный и так чудно держался со мной, что его просто не узнать было. Не иначе как сердится на меня за то, что я не сочувствую его планам. Вот в каком я оказалась положении, милая барышня. Очень мне грустно все это, и я теперь, само собой, раскаиваюсь, что приехала сюда, доверившись причудам молодого человека, вместо того чтобы оставаться под защитой мудрого и преданного друга, — уж тот никогда бы не оставил меня. Вдове, да еще с детьми, видно, грех слушаться своего сердца. Выбирая человека, способного служить им опорой, ей следует внимать лишь голосу своего разума и долга. Да, все это моя вина, это я теперь хорошо понимаю. Но что сделано, то сделано. Отступиться от слов, которые были сказаны мною Надежному Другу, я уже не могу — мне это не пристало. Негоже, чтобы о матери детей такого человека, как Савиньен, говорили как о женщине безрассудной и легкомысленной. Когда-нибудь это может повредить чести моей дочери. Так что приходится мне теперь искать выход из трудного положения, в котором я оказалась по собственной своей вине. Вот и пришла я посоветоваться с вами, как мне теперь быть. Никому другому не решилась бы я докучать своей бедой. Но вы… Ведь недаром же называет вас Пьер добрым ангелом, врачующим душевные раны.

Словно тяжелый камень свалился с души Изольды. Савиньена своим рассказом развеяла все ее сомнения. Она была признательна ей за это и вместе с тем поражена и глубоко тронута благоразумием и душевной честностью этой женщины, чьей единственной путеводной звездой в жизни было чувство долга.

— Дорогая моя Савиньена, — сказала Изольда, одной рукой обнимая красивые крепкие плечи простолюдинки, — вот вы просите у меня совета, а между тем сами вы, мне кажется, так мудры, что это скорее мне следовало бы иной раз обращаться за советом к вам. Я не знаю, что происходит в сердце вашего Коринфца. Я не сомневаюсь, что он обожает вас. Можно ли не любить такую, как вы? Но вместе с тем не стану вводить вас в заблуждение; я не поручусь, что юноша этот способен довольствоваться тихим семейным счастьем и размеренным существованием ремесленника, что он не предпочтет им неспокойную жизнь художника с ее борьбой, страданиями и победами. Мы, я думаю, поговорим еще с вами об этом; со временем, быть может, вам станет яснее, куда влекут вашего Коринфца его талант и честолюбие. Я не раз беседовала об этом с Пьером. Должно быть, он приведет и вам все те доводы, которыми в конце концов убедил меня, что нельзя мешать Коринфцу следовать его призванию, а нужно, напротив, помочь ему в этом.

Широко раскрыв глаза, слушала Савиньена слова Изольды, силясь понять их.

— Так, значит, и вам тоже приходила мысль, что путь этот может быть гибелен для него? — прошептала она, тяжело вздохнув.

— Да, приходила. Потому-то и пугало меня сначала, что дедушка так сразу хочет вырвать этого юношу из его сословия и отправить одного в Париж, предоставив всем искушениям и случайностям жизни художника. Мне казалось, что этим он берет на себя слишком большую ответственность, потому что если Коринфец не оправдает возлагаемых на него надежд и из него ничего не получится, мы окажем ему плохую услугу.

— И тем не менее продолжали внушать ему надежды?

— Пьер сказал, что мы не имеем права лишать его их. У каждого из нас свои склонности, каждый от рождения несет в себе как бы зародыш будущей своей судьбы, добрая моя Савиньена. Бог ничего не делает зря. Наделяя нас тем или иным талантом, добродетелью или даже недостатком, он осуществляет свой неведомый нам великий замысел. Никто не вправе гасить в юном существе священный огонь. Напротив, наш долг — поддерживать его, помочь ему развить свой талант, даже если это принесет ему не радость, а страдания…