Нечаев. А сада жалко, Васюк?!
Вася. Нет.
Нечаев. А в Москве сада-то не будет?
Вася. Я там марки собирать буду. Сева!
Всеволод. Что, Васюк?
Вася. Ты видал, какую собаку большую тоже в Москву везут? С намордником на морде. И три охотника с ней, с ружьями. Сева, а патронов у них много?
Всеволод. Много. Куда ты, мамочка? Рано еще!
Александра Петровна
Тетя
Александра Петровна. И лица его я не помню — и как это они скоро: налетел, подхватил, чуть самое с ног не сбил — и был таков. Теперь ищи его по вокзалу!
Тетя. Да чего искать, сам придет.
Александра Петровна
Тетя. Постой, куда я ее?..
Катя. А не легко ли вам, Всеволод Николаевич, всем домом подыматься? Жили-жили, и вдруг на тебе!
Всеволод. Да, не легко. Волнений много.
Надя. Мама ведь ни разу за всю свою жизнь из города не выезжала, а теперь сразу — в Москву! И тетя тоже.
Всеволод. Но странная вещь, Иваныч, я думал, что старухи наши больше будут жалеть о доме, даже боялся несколько… но нет! Столько жили, и другого ничего ведь не знали, казалось, как деревья в землю вросли… и ничего!
Нечаев. Ничего?
Всеволод. Поплакали, конечно, но представь: даже в сад сегодня не зашли!
Надя. Мы сегодня на кладбище ездили.
Всеволод. Да. И больше того: какое-то любопытство у них, особенно у матери, даже нетерпение: поскорее ехать. Вначале мать за каждую вещь хваталась, непременно с собой брать, а теперь даже необходимое оставляет — там новое будет! Новое!
Катя. И вы, Всеволод Николаевич, очень изменились.
Всеволод
Катя
Котельников. Везде люди живут. А вас, Катерина Алексеевна, отец так и не пускает в Москву?
Катя. И не говорите, голубчик, не отец, а варвар. Ремингтон мне купил, чтоб я хлеб себе зарабатывала, вчера весь Божий день с самого утречка писала: его превосходительству, его превосходительству! Ну, да я, Бог свят, к Рождеству удеру.
Василий Васильевич
Катя. А и по шпалам — ходят же люди, эка напугал! Я теперь обмороки учусь делать: ах, ах, ах! Вчера нашу кошку до смерти напугала.
Столярова
Катя. Удеру. Позаймусь немного, а потом такую истерику ему закачу, что все зубы растеряет. Василь Василия! Пожалуйста, не смотрите на меня так морально!
Столярова. Вас зовут, Всеволод Николаевич.
Тетя. Сева, пойди на минутку!
Севочка… а, может, мне не ехать?
Всеволод. Почему? Что вы, тетечка!
Тетя. Один тут Колечка останется. И панихидку отслужить некому. Осталась бы я, Сева.
Всеволод
Тетя
Надя. Севочка, что тетя?
Всеволод. Так, свое.
Катя. Господи батюшка — и сколько тут этих путей-дороженек, и туда идут, и сюда идут! Столярова, слышишь, как дорогой пахнет? Я сегодня всю ночь буду во сне ехать… Эх, счастливый вы, Всеволод Николаевич! Вот вы поедете, а мы домой с Василием Васильичем пойдем… и будут улицы темные, и будут на нас собаки брехать, а кавалер-то у нас такой, что и отбрехнуться не умеет. Дорога-дороженька, когда-то я по тебе поеду!
Всеволод. У меня с самого детства особенная какая-то любовь к дороге. Помню я…
Котельников. Это у всех русских так. Поезжайте по нашим станциям и поглядите: сколько народу сидит и на рельсы смотрит.
Всеволод. Не знаю, но с самого детства все, самое для меня важное и дорогое, связано с железной дорогой. Иваныч, помнишь?
Нечаев. Помню.
Всеволод. И этот запах, о котором вы сказали, и свистки, и огоньки эти… Ведь знаю, куда ведет дорога, и сам по ней ездил, а все кажется, что нет ей конца, что там вот, за этой линией и огоньками, где темнота и звезды…
Нечаев. Всеволод, мне надо с тобой поговорить. Извини, что перебил.