Том 5. Рассказы 1860–1880 гг.

Марцыся стояла все так же неподвижно, только облокотилась на стол и подперла голову рукой. Сначала она не отзывалась ни словом, но видно было, что в ней что-то накипает. На лбу ее прорезалась морщинка, черные глаза сверкнули.

— Ладно! — сказала она через минуту. — Если вам так хочется, так и не увидите меня больше… Уйду от вас и не вернусь… Бух в воду — и конец, только меня и видели… как камень, когда его Владек в пруд кинет!

Эльжбета, должно быть, привыкла к таким разговорам с дочкой: она даже не взглянула на нее и только немного погодя, протыкая толстой иглой расползавшиеся под руками лохмотья, которые она чинила, заговорила медленно и словно про себя:

— Бух в воду! Ого! Погоди, рано тебе. Вот когда тебе жизнь опостылеет, как мне опостылела, потому что одни тебя обманут, а другие оплюют… когда ты с тоски и стыда сопьешься и руки тебе свяжет ребенок, которого ты хотела бы на золотое облачко посадить, а он у тебя в грязи валяется… вот тогда топись — и хорошо сделаешь! Ох, и отчего же я того не сделала? Если бы не жалко было дитя невинное, я давно бы в воду кинулась и была бы я теперь утопленница…

Тут Марцыся поставила и второй локоть на стол и, переступая с ноги на ногу, с живостью перебила мать:

— Расскажите, мама, про утопленников! Расскажите! — воскликнула она.

Эльжбета уронила руки с шитьем на колени, рассеянно поглядела на дочку. Потом, подпирая ладонью щеку и уставясь печальными черными глазами в одну точку на темной стене, заговорила монотонно, покачиваясь из стороны в сторону:

— Утопленники лежат себе тихо на дне под водой, золотым песком засыпанные, пахучими травами опутанные… Господь посылает им днем солнечные лучики, И плещутся над ними серебряные рыбки… А по ночам утопленники поднимаются наверх, месяцем и звездами любуются… И, как начнет светать, поют хором:

Ой, во́ды, во́ды, уходим к вам,
Оттого что на свете нет места нам!..

Последние слова Эльжбета тихо пропела и, внезапно очнувшись от раздумья, словно разбуженная от сна, добавила:

— Хорошо им. Ой, и зачем я не утопилась, когда на меня свалилась та беда…

Она подняла глаза и пристально поглядела на дочь.

— Может, и тебя это ждет… — сказала она шепотом. — Да, наверное… Какая может быть у тебя доля? Ох, думается, такая же, как моя…

В глазах ее отразился страх, блеснули крупные слезы. Она вскочила с места, заходила по тесной комнатке. Потом наклонилась над лежавшей на полу жалкой постелью, перестлала ее дрожащими руками. Открыла сундук, на дне которого лежало только кое-какое тряпье, и снова со стуком захлопнула крышку, схватила лежавшее в углу полено и стала разгребать им уголья и золу в старой, полуразвалившейся печи… Потом остановилась среди комнаты, свесив руки, и долго о чем-то думала, глядя в пол.

— Пойду, — промолвила она, — будь что будет, пойду и попрошу Вежбову… Надо этому положить конец… Опомниться пора… ради ребенка!

Она накинула на голову рваный платок, потушила лампу и, оставив Марцысю в темноте, вышла. Словно подгоняемая тревогой, она не шла, а летела к хате над оврагом. Два оконца хаты светились издалека желтыми огоньками, как глаза кошки в темноте.

В хате у стола, на котором горел каганец, сидела Вежбова и дремала, положив голову на скрещенные руки. Она не ложилась спать, потому что было еще рано и мог прийти кто-нибудь из ее клиентов. В самом деле, скоро в стекло тихо постучали и за окном послышался голос Эльжбеты. Старуха встала и отперла дверь.

— Это я запираюсь от моего шалопая, Владка, — сказала она вошедшей. — Звала его в дом ночевать, а он не пришел. Пусть же теперь в наказание спит на дворе. Ой, дети, дети! Одно горе с ними!

Она снова села на лавку, вглядываясь в Эльжбету глубоко посаженными маленькими глазками, сверкавшими на широком морщинистом лице.

— Я тоже… — начала та, стоя перед ней. — Я тоже сейчас пришла к вам, пани Вежбова, поговорить насчет дочки… то есть насчет себя… но ради дочки…

— А что? — спросила старуха. — Если денег занять, так нет у меня, нет.

— Не за деньгами я, — перебила ее Эльжбета. — А насчет того места прислуги у вашей знакомой пани в деревне.

— Ага! — медленно отозвалась Вежбова и задумалась. Потом, сделав такой жест, словно подносит что-то ко рту и пьет, спросила: — А как же это?

И, хихикнув, добавила:

— Таким важным господам я не могу рекомендовать пьяниц. — Это не то что служить у здешних горожан.

Эльжбета махнула рукой:

— Э, немало пьяниц вы уже рекомендовали на службу к господам — не счесть сколько! Кто нас на пьянство толкает, тот пусть пьяниц терпит! Что об этом говорить! Поторговаться со мной хотите? Ладно! Отдам вам весь задаток, что получу от хозяйки, только рекомендуйте!.. Я хочу уехать отсюда! В деревню, подальше от города. Поживу там год-другой — и авось отступится от меня бес, что меня опутал…

Вежбова смотрела на говорившую насмешливо и внимательно.

— А с чего это вы так вдруг?.. — спросила она.