Вскоре мы достигли места, именуемого «Mauvais Pas» или, если перевести с чувством, «Убийственная тропа». Эта сумасшедшая дорожка лепится по обрыву на высоте в сорок — пятьдесят футов, причем единственной опорой путнику служат железные перила. Я продвигался медленно, осторожно, со стесненной душой и кое–как дополз до середины. Здесь я немножко воспрянул, — но тут же пал духом: мне навстречу шел боров — длинноносый мужлан, обросший щетиной, — он уставил на меня свое рыло и недоуменно раздувал ноздри. Не правда ли, какое удовольствие встретиться в Швейцарии на прогулке с боровом! Как это экзотично и романтично! Об этом стоило бы написать поэму. Боров не мог повернуть назад, даже если бы обнаруживал к этому склонность. Было бы глупо отстаивать свое достоинство на тропинке, где и стоять не так– то просто, да мы и не пытались его отстаивать. За нами следовало еще человек двадцать — тридцать туристов обоего пола; и все мы безропотно повернули назад, а боров поплелся за нами. Противное животное нисколько не смутилось тем, что произошло, с ним это случалось не впервой.
До ресторана «Chateau»[25] на макушке утеса мы добрались в четыре пополудни. Здесь мы нашли целую фабрику сувениров с обширным, разнообразным и дешевым ассортиментом. Я купил очередной разрезальный нож — на память — и поручил выжечь на моем альпенштоке названия Монблана, «Mauvais Pas» и прочих мест, после чего мы спустились в долину и пошли домой, не связавшись веревкой. Здесь это можно себе позволить — долина шириной в пять миль и совершенно ровная.
В гостиницу мы вернулись около девяти, и на следующее утро выехали дилижансом в Женеву, устроившись наверху, под пестрым тентом. Сколько мне помнится, нас было там человек двадцать с лишним. Дилижанс такой высокий, что взбираться наверх пришлось по приставной лестнице. Огромный экипаж был битком набит и внутри и снаружи. Одновременно с нами отошли еще пять дилижансов, все переполненные. Мы заказали места дня за два и уплатили по установленной таксе — пять долларов за место; другие пассажиры поступили умнее: доверившись Бедекеру, они предпочли ждать до последней минуты, и кое–кому удалось получить место за доллар или за два. Бедекер прекрасно осведомлен насчет порядков в компаниях, владеющих гостиницами, железными дорогами и дилижансами, и говорит о них всю правду. Он верный друг путешественника.
Впервые увидели мы Монблан во всем его великолепии, только отъехав от него на много миль; величественно устремленный в небо, белый, холодный, торжественный, он словно пригнетает к земле весь прочий мир, который по сравнению с ним кажется маленьким и вульгарным, дешевым и пошлым.
Когда Монблан наконец скрылся из виду, один старик англичанин поудобнее уселся в своем кресле и сказал:
— Что ж, хорошенького понемногу! С главными особенностями швейцарского пейзажа – с Монбланом и зобом – я уже знаком, теперь можно домой!
Глава XVIII
Несколько дней мы отдыхали в Женеве, чудесном городе, где изготовляются точные хронометры для всего света, но где свои городские часы почему–то не желают правильно указывать время.
Здесь до пропасти маленьких магазинчиков, а в магазинчиках до пропасти прелестных вещиц, но стоит вам войти в такое злачное место, как на вас набрасываются, предлагая купить то одно, то другое, то третье, и так донимают и терзают, что вы счастливы оттуда выбраться и уже ни за что не решитесь повторить свою оплошность. В Женеве лавочники мелкого разбора так же назойливы и настойчивы, как приказчики в Парижском Grand Magasin dn Louvre — этом чудовищном муравейнике, где наглое приставание и преследование возведено в науку.
В небольших женевских лавках цены очень гибки — тоже особенность не из приятных. Я как–то загляделся на висящие в витрине детские бусы — просто смотрел на них, они мне были не нужны; я всю жизнь обходился без бус и не собирался их носить и впредь. Но тут из магазина выбежала хозяйка и предложила мне купить эти бусы за тридцать пять франков. Я сказал, что цена недорогая, но что бусы мне не нужны.
— Но, monsieur, посмотрите, какие они хорошенькие!
Я охотно с ней согласился, но заметил, что в моем возрасте и при моем скромном образе жизни я не рискну их надеть. Тогда она бросилась в магазин, вынесла бусы и стала совать их мне в руки, приговаривая:
— Вы только посмотрите, что за прелесть. Конечно же, monsieur возьмет их, ну хотя бы за тридцать франков. Ах, что я... Но раз уж я сказала... Себе в убыток, поверьте, но надо же человеку как–то жить.
Я опустил руки, надеясь тронуть ее своей беззащитностью. Но нет, она завертела бусами перед самым моим носом, приговаривая: