— Ну, значит он правительственный, — не успокаивался Гаррис. — Что католический, что правительственный — все едино. Ведь здесь правительство — полный хозяин, вот все у них и делается спустя рукава, полегоньку да потихоньку. То ли дело у нас, где у руля частная инициатива, — разве у нас станут терпеть такое разгильдяйство? Не станут, будьте покойны! Нашего бы Тома Скотта сюда, на эту неповоротливую чурку, она бы у него забегала.
Я сказал, что, конечно, Том Скотт прибавил бы леднику скорости, но лишь при условии, что это коммерчески себя окупит.
— У него все себя окупит,— не сдавался Гаррис.— В том–то и разница между правительством и частным лицом. Правительству на все наплевать; частному лицу — нет. Том Скотт прибрал бы к рукам здешнюю деловую жизнь; за два года акционерный капитал Горнерского ледника у него бы удвоился, а еще через два года все другие ледники по всей стране были бы пущены с молотка за неуплату налогов. — И после минутного размышления: — До дюйма в день — до одного дюйма, вы только подумайте! Нет, я теряю всякое уважение к ледникам!
Я чувствовал примерно то же. Мне доводилось плавать по каналам на барже, и трястись на волах, и тащиться на плотах и по Эфесско–Смирненской железной дороге, — но там, где встанет вопрос о надежном, солидном, спокойном, неторопливом движении, я поставлю деньги только на ледник. Как средство пассажирского сообщения ледник, по–моему, ни черта не стоит, но уж насчет «малой скорости» он за себя постоит, тут даже немцам есть чему поучиться.
Итак, я приказал людям свернуть лагерь и приготовиться к сухопутному переходу в Церматт. Во время сборов мы сделали замечательную находку: в толщу ледника вмерз какой–то темный предмет. Когда его извлекли с помощью ледорубов, это оказался кусок невыделанной шкуры животного, а может быть, и обломок обитого шкурой сундука. Впрочем, при ближайшем рассмотрении теория сундука была отвергнута, а дальнейшие дискуссии и обследовании развеяли ее окончательно, и все представители ученого мира отказались от нее, за исключением того, кто первый ее выдвинул. Этот энтузиаст держался за свою теорию с той фанатической страстностью, которая присуща всем основателям научных теорий, и со временем он даже привлек на свою сторону несколько величайших умов нашего века, написав остроумнейший памфлет под заглавием: «Доказательства в пользу того, что обитый шкурой сундук в диком состоянии принадлежал к раннеледниковому периоду и вместе с пещерным медведем, первобытным человеком и другими оэлитами древнесилурийского семейства бродил по необъятным просторам предвечного хаоса».
Каждый из наших ученых предлагал свою теорию, каждый выдвигал своего претендента на роль владельца найденной шкуры. Я склонялся к мнению геолога экспедиции, утверждавшего, что найденный кусок шкуры когда–то, в незапамятные времена, покрывал сибирского мамонта; но на этом единомыслие и кончалось, ибо геолог усматривал в этой реликвии доказательство того, что Сибирь во времена оны находилась на месте нынешней Швейцарии, я же видел в ней доказательство того, что первобытный швейцарец не был таким неотесанным дикарем, каким его изображают, что он отличался высоким интеллектом и был усердным посетителем зверинцев.
В тот же вечер, претерпев немало лишений и опасностей, мы вышли к ледяной арке, сквозь которую бесноватый Висп, вскипая, вырывается из–под пяты Горнерского ледника, выбрали удобную поляну и расположились на ней биваком. Все трудности остались позади, наше отважное предприятие было успешно завершено, и мы наслаждал иск заслуженным отдыхом. На другой день мы триумфаторами вступили в Церматт и были встречены народным ликованием и великими почестями. Местные власти преподнесли мне грамоту, скрепленную многочисленными подписями и печатями, коей доводился до общего сведения и удостоверялся тот факт, что я совершил восхождение на Рифельберг. Я ношу эту грамоту на шее, и ее положат со мной в могилу, когда меня не станет.
Глава XI
Сейчас я лучше разбираюсь в вопросе о движении ледников, чем в ту пору, когда собирался совершить путешествие на Горнерском леднике. Я кое–что «подчитал» с тех пор. Так, мне известно, что эти исполинские ледяные массивы обладают не одинаковой скоростью. Если Горнерский ледник проходит в день расстояние меньше дюйма, то Унтераарский делает восемь дюймов, а иные ледники развивают скорость до двенадцати, шестнадцати и даже двадцати дюймов в день. По словам одного ученого, скорость движения ледников колеблется от двадцати пяти до четырехсот футов в год.