– Ты, сударыня, что, – крикнула бабушка сердито, – молода шутить над бабушкой! Я тебя и за ухо, да в лапти: нужды нет, что большая! Он от рук отбился, вышел из повиновения: с Маркушкой связался – последнее дело! Я на него рукой махнула, а ты еще погоди, я тебя уйму! А ты, Борис Павлыч, женись, не женись – мне все равно, только отстань и вздору не мели. Я вот Тита Никоныча принимать не велю…
– Бедный Тит Никоныч! – комически, со вздохом, произнес Райский и лукаво взглянул на Марфеньку.
– Ну, вот, бабушка, наконец вы договорились до дела, до правды: «женись, не женись – как хочешь!» Давно бы так! Стало быть, и ваша и моя свадьба откладываются на неопределенное время.
– «Дело, правда!» – ворчала бабушка, – вот посмотрим, как ты проживешь!
– По-своему, бабушка.
– Хорошо ли это?
– А как же: ужели по-чужому?
– Как люди живут.
– Какие люди? Разве здесь есть люди?
В это время Василиса вошла и доложила, что гостя пришли: «Колчинский барчонок…»
– Это Николай Андреевич Викентьев: проси! «Какие люди!» хоть бы вот человек: господи, не клином мир сошелся! – сказала Бережкова.
Марфенька немного покраснела и поправила платье, косынку и мельком бросила взгляд в зеркало. Райский тихонько погрозил ей пальцем; она покраснела еще сильнее.
– Что вы, братец… вы… опять… – начала она и не кончила.
Василиса пошла было и воротилась поспешно.
– Еще пришел этот… что ночевал здесь, – сказала она Райскому, – спрашивает вас!
– Уж не Маркушка ли опять? – с ужасом спросила бабушка.
– Он и есть! – подтвердила Василиса.
– Вот это люди, так люди! – сказал Райский и поспешил к себе.
– Как обрадовался, как бросился! Нашел человека! Деньги-то не забудь взять с него назад! Да не хочет ли он трескать? я бы прислала… – крикнула ему вслед бабушка.
В комнату вошел, или, вернее, вскочил – среднего роста, свежий, цветущий, красиво и крепко сложенный молодой человек, лет двадцати трех, с темнорусыми, почти каштановыми волосами, с румяными щеками и с сероголубыми вострыми глазами, с улыбкой, показывавшей ряд белых крепких зубов. В руках у него был пучок васильков и еще что-то бережно завернутое в носовой платок. Он все это вместе со шляпой положил на стул.
– Здравствуйте, Татьяна Марковна, здравствуйте, Марфа Васильевна! – заговорил он, целуя руку у старушки, потом у Марфеньки, хотя Марфенька отдернула свою, но вышло так, что он успел дать летучий поцелуй. – Опять нельзя – какие вы!.. – сказал он. – Вот я принес сам…
– Что это вы пропали: вас совсем не видать? – с удивлением, даже строго, спросила Бережкова. – Шутка ли, почти три недели!
– Мне никак нельзя было, губернатор не выпускал никуда; велели дела канцелярии приводить в порядок… – говорил Викентьев так торопливо, что некоторые слова даже не договаривал.
– Пустяки, пустяки! не слушайте, бабушка: у него никаких дел нет… сам сказывал! – вмешалась Марфенька.
– Ей-богу, ах, какие вы: дела по горло было! У нас новый правитель канцелярии поступает – мы дела скрепляли, описи делали… Я пятьсот дел по листам скрепил. Даже по ночам сидели… ей-богу…
– Да не божитесь! что это у вас за привычка божиться по пустякам: грех какой! – строго остановила его Бережкова.
– Как по пустякам: вон Марфа Васильевна не верят! а я, ей-богу…
– Опять!
– Правда ли, Татьяна Марковна, правда ли, Марфа Васильевна, что у вас гость: Борис Павлович приехал? Не он ли это, я встретил сейчас, прошел по коридору? Я нарочно пришел…
– Вот видите, бабушка? – перебила Марфенька, – он пришел братца посмотреть, а без этого долго бы пропадал! Что?
– Ах, Марфа Васильевна, какие вы! Я лишь только вырвался, так и прибежал! Я просился, просился у губернатора – не пускает: говорит, не пущу до тех пор, пока не кончите дела! У маменьки не был: хотел к ней пообедать в Колчино съездить – и то пустил только вчера, ей-богу…
– Здорова ли маменька? Что, у ней лишаи прошли?
– Проходят, покорно благодарю. Маменька кланяется вам, просит вас не забыть день ее именин…
– Покорно благодарю! Уж не знаю, соберусь ли я, сама стара, да и через Волгу боюсь ехать. А девочки мои…
– Мы без вас, бабушка, не поедем, – сказала Марфенька, – я тоже боюсь переезжать Волгу.
– Не стыдно ли трусить? – говорил Викентьев. – Чего вы боитесь? Я за вами сам приеду на нашем катере… Гребцы у меня все песенники…
– С вами ни за что и не поеду, вы не посидите ни минуты покойно в лодке… Что это шевелится у вас в бумаге? – вдруг спросила она. – Посмотрите, бабушка… ах, не змея ли?
– Это я вам принес живого сазана, Татьяна Марковна: сейчас выудил сам. Ехал к вам, а там на речке, в осоке, вижу, сидит в лодке Иван Матвеич. Я попросился к нему, он подъехал, взял меня, я и четверти часа не сидел – вот какого выудил! А это вам, Марфа Васильевна, дорогой, вон тут во ржи нарвал васильков…
– Не надо, вы обещали без меня не рвать – а вот теперь слишком две недели не были, васильки все посохли: вон какая дрянь!
– Пойдемте сейчас нарвем свежих!..