— Ну, меня-то она не укусит! — Высокий вытянул вперед руку с растопыренными пальцами, словно лапу какого-то чудовища из ночного кошмара. Пальцы медленно подползали к старухе, как будто хотели выколоть ей глаза. Потом вся пятерня тяжело опустилась ей на плечо, и негритянка, подогнув колени, рухнула на горячие доски платформы, чуть не вывернув себе кисть, сжатую кольцом наручников. На губах у нее показалась пена, и она в ужасе завыла, как воют дикие лесные звери. Пока отпирали наручники, высокий держал ее за плечо, а потом потащил к фургону с надписью «Тюрьма Копперхед», втолкнул в кузов и стал смотреть в другую сторону. Покрытое паутиной морщин серое лицо негритянки выглянуло в дверь. Высокий молниеносно повернулся, ударил старуху по голове с такой силой, что, казалось, ее тонкий череп треснул, и под радостный смех зевак негритянка исчезла в глубине кузова.
— Говорят, сестрица Хезикайя любит помолиться. И эта богомольная пятидесятница как-то между делом пошла, наточила топор и ухлопала своего благоверного, — хихикая, проговорил шериф.
— Теперь ей будет о чем молиться! И чего ради вы там ее не линчевали, как положено? Сэкономили бы штату все эти расходы, — проворчал высокий.
— Что вы, капитан! — Шериф очень удивился и даже обиделся. — Разве можно линчевать одного черномазого только за то, что он кокнул другого? Да и стоит ли их за это вешать? Факт! Только эта ведьма хотела меня укусить! Ей-богу, я бы с удовольствием вздернул ее сам. Не забудьте, что я обязан присутствовать при казни. В жизни не видывал, как вешают. Просто смешно! Хотя бы даже черномазого. А правда, у них иногда петлей голову отрывает?
Кто-то легонько потянул Энн за рукав. Совершенно ошеломленная, она не заметила, что сутулый, полусонный от жары негр стоит возле нее и бормочет: «Такси, барышня, такси».
— Ах, такси? Да, да, мне нужно такси, — прошептала она.
— Куда, барышня?
Энн не могла сознаться, что едет в тюрьму, что она коллега «капитана», высокого человека с длинной желтой физиономией.
Но, может быть, шофер примет ее за подругу или жену кого-нибудь из арестантов.
— В тюрьму, — задыхаясь, проговорила Энн, и в этом слове прозвучал такой ужас и такая ненависть, что шофер действительно решил, что она одна из тех женщин, которые платят за преступления своих близких еще более дорогой ценой, чем они сами.
Кучи рыжей пыли, в которых спали собаки или копались лишенные честолюбия мухи; давно некрашеные одноэтажные и двухэтажные деревянные лавки, у дверей которых на дощатом тротуаре спали в парусиновых креслах их владельцы; запыленные платаны, в ветвях которых спали воробьи, — такова была Главная улица города Олимпус-Сити.
Прямая как стрела дорога из города в тюрьму проходила по холмистой местности, среди ферм с крохотными некрашеными хибарками и большими некрашеными свинарниками, среди увядших кукурузных и табачных полей. Это была пустыня — не пески, а краснозем и желтовато-зеленая листва, но все равно это была пустыня, раскаленная и знойная, как Долина Смерти.
— Я этого не выдержу! Ударить несчастную сумасшедшую старуху! Я уеду обратно! — в отчаянии твердила Энн, но сделать это у нее не было сил. Она не попыталась воспрепятствовать шерифу и капитану, и от стыда ее охватила страшная слабость.
Энн думала, что каторжная тюрьма Копперхед-Гэп должна иметь совершенно чудовищный вид. Однако она увидела надменно возвышающееся над рыжими полями сверкающее здание из белого известняка с высокими колоннами. Автомобиль, трясясь, взобрался на поросший платанами невысокий холм. У подножия протекал ручей, окаймленный ярко-зелеными ивами. Подъезд к белоколонному портику был украшен газонами с кустами роз.
«Настоящий дворец! Может быть, этот жуткий капитан — просто случайное явление? Я от него избавлюсь», — утешала себя Энн.
Подобострастный негр из привилегированных заключенных в чистом черном альпаковом костюме отворил бронзовые ворота главного здания и угодливо показал ей дорогу в вестибюль с белым мраморным полом, розовыми мраморными колоннами и желтой мраморной лестницей, где не было ничего похожего на тюрьму.
— Мисс Виккерс, мэм, да, мисс Виккерс. Вас ожидают, мисс Виккерс. Приемная начальника направо, мисс Виккерс.
«Здесь нет ничего гнусного и отвратительного, — сказала себе Энн. — Разве что уж слишком роскошно для тебя, дитя мое. Наверное, доктору Сленку приходится терпеть гнусных стражников, которых ему навязывают местные политиканы».
Она нерешительно вошла в приемную начальника, и энергичная молодая секретарша проводила ее в личный кабинет доктора Сленка — красивое помещение с высоким потолком, с дубовыми пилястрами, с камином, украшенным резьбой по дубу. На стенах висели портреты Роберта Ли,[123] нынешнего губернатора штата Джона Уильяма Голайтли и картина, изображающая Доброго Пастыря среди его возлюбленных овечек. За открытыми окнами виднелись озаренные солнцем газоны и розовые кусты.
Доктор Сленк встал и сердечно протянул ей руку.